Все будет хорошо.

Город пахнет тополями и скошенной травой. В неясном свете фонарей он добродушно ленив и томен. Я всегда подозревал, что Минск - женщина, тусклый свет необычайно ей к лицу, он скрадывает мелкие дефекты вроде голубых прожилок усталости вокруг глаз, умиротворяет и придает шарма таинственности. Минск дышит легко и сохраняет молчание, очевидно, любуясь звездным небом над собой. Луна, нынче желтая и больная, висит низко и хмуро освещает постиндустриальные пейзажи депо метро. Луна бывает разной, но основных состояния у нее три - красная и злобная, белая и призрачная и такая, как сегодня - желтая и больная. Кот, восседающий на подоконнике, ненадолго отвлекся от печальных размышлений о несчастной своей бескрылости и сосредоточил внимание на деловито ползущей мимо букашке. Возможно, ему действительно интересна ее хрупкая краткая жизнь, возможно, он просто размышляет над вечным вопросом - есть или не есть? Вдоль пустынной кольцевой одиноко бредет задумчивый товарищ, время от времени вскидывая голову и любуясь звездным небом вместе с городом. Я же сижу на подоконнике, свесив ноги на улицу, вдыхаю густой горьковатый аромат кофе и жалею, что это не я бреду вдоль пустынной кольцевой.

Жизнь хорошая штука, пахнет тополями и скошенной травой. Кот съел букашку. Через неделю закончится сессия и начнется свобода.

---

Мистицизм повседневности.

- Ну что? Очень злой? Очень? - вот этот вопль души и вывел меня из продолжительного сомнамбулического сна, в котором я пребывал последние несколько дней. Проснувшись, я обнаружил себя в коридорах славной Альма Матер. Вокруг меня толпились люди, знакомые и родные, лица которых выражали сдерживаемую надежду осужденных перед оглашением приговора. Никитин воодушевленно дергал меня за локоть с риском оторвать конечность. Огромные глаза Еремеева за стелами очков светились болотными огнями, Еремеев, забыв обо всем на свете, генерировал в себе нахальство и пофигизм. Я понял - не помню.

- Да я как-то не помню, - честно сказал я. - Кажется, как обычно.

Никитин протяжно застонал и сел на пол, обхватив голову руками. Еремеев удвоил усилия. Девочки зашелестели учебниками. Все дело в том, что обычно у нашего философа настроение голодного оборотня, дорвавшегося до добычи.

Голова моя наполнена теплым воздухом - голова напоминает воздушный шарик, аккуратно прикрученный к шее тонкими шелковыми нитями. Некогда я видел повторяющийся кошмар, где фигурировал человек с белым воздушым шариком вместо головы, с лицом и волосами, нарисованными на шарике черным маркером. Тот человек издавал слабые шелестящие звуки, будто воздух из шарика понемногу выходил и он отчаянно пытался сформировать из шипения членораздельную речь. Нарисованные маркером губы едва заметно шевелились. Только теперь я понял, что то был я, и говорил я, разумеется, о философских учениях нашего славного прошлого.

---

На заре.

Мои окна выходят на восток, под окнами - кольцевая, пустырь, низенькие строения депо метро и даль до самого горизонта. По этой причине всякий раз после бессонной ночи я могу компенсировать моральный ущерб от нее, встречая зарю с чашкой горячего густого кофе. На рассвете зябко и пахнет водой, депо метро тонко и протяжно гудит о своей печальной участи, редкие машины время от времени торопливо пролетают мимо, стараясь не попасться на глаза. Над пустырем лежат сизые сумерки, полные тонких обрывков тумана, небо сонное, холодное, низкое, полное воды, только на востоке ярко-алым заревом пролегла лента зари. Через какое-то время из-за очерченного синеватой полоской леса горизонта появится раскаленный шар, красный и жгучий, как то око Саурона. Солнце на рассвете выглядит торжествующе, злобно и величественно - не ждали, мол, суетливыве мои, расслабились, а я вот оно, вновь вступаю в свои права, теперь можете поприветствовать владыку сих земель, возвращающегося в стольный град.

Пытался даже запечатлеть это славное дело, но с моим умением, говоря точнее, неумением обращаться с камерой я только испортил грандиозное зрелище. Посему могу лишь пригласить желающих заглянуть ко мне на балкон как-нибудь на рассвете - высшие силы устраивают там грандиозные зрелища раз в сутки.

---

Пускай сирокко бесится в пустыне... (с)

Чем спокойнее, гармоничнее и комфортнее жизнь, тем сложнее решиться подвергнуть ее минимальным изменениям, дабы вместить в привычный уютный распорядок некое дополнительное дело. Чем жизнь сложнее, насыщеннее и безумнее, тем легче осознать, что успеть при желании можно решительно все плюс что-то еще в придачу. Экзамены сдаются медленно, обыденно, привычно и на десять баллов, на данный момент мне удается поддерживать статус лучшего студента обеих групп и продолжать просвещаться в полную силу, дабы и в этой области сохранять безупречность. Желание работать закончилось во мне еще месяц назад, некоторое время я обреченно тряс себя в надежде выжать несколько умиротворяющих капель, но тщетно, продолжаю заниматься этим неблагодарным делом исключительно по инерции. Помимо всего прочего я внезапно нашел в себе силы записаться в конный клуб - и с завтрашнего дня обучаюсь верховой езде.

Внешняя безупречность от всего вышеперечисленного неизмеримо страдает. Я не о пиджаках, перчатках, шарфах и батистовых платках - это до неприличия легко. Я о лице. Нынче с утра в зеркало поглядел - этот серовато-пепельный оттенок отчего-то более не напоминает благородную бледность. Да, к слову о внешности. Должен заметить, что количество Снейпов в моем окружении множится в геометрической прогрессии, Снейпов - их что грибов после дождя. И тем не менее нос мой по-прежнему остается наиболее длинным, тонким и выразительным из возможных. Такими носами протыкают нарисованные камины, такие носы достойны увековечивания на монетах. Но на лице он смотрится несколько неуместно.

Вечера провожу, валяясь истрепавшимся веником рядом с диваном и с восторженным идиотизмом изучая трещины на потолке. Стандартное времяпрепровождение человека в моем положении. Желание полностью отрубиться по приходу домой в таких случаях считаю вполне закономерным и справедливым, вот только по странному стечению обстоятельств сил на сон к исходу дня не остается. Однако все эти вечера я таки не совсем бездействовал. Я пытался придумать способ, чтобы совсем бездействовать. Вариантов было изобретено великое множество, выбор сложен, важен и серьезен, поэтому пока отложу принятие решения до поры и поработаю еще некоторое время.

Жизнь - движение. Кофе - благословенный напиток. Я верю в отпуск, я знаю, он существует.

@настроение: Я справлюсь.

---

Каждый мой плохой день спровоцирован вмешательством того или иного представителя рода человеческого. В сущности ничто другое и не может меня расстроить за неимением изъянов. Фразу о том, что мир несовершенен, я бы уточнил - несовершенны его обитатели. Жить в мире с миром в тысячу раз проще, интереснее и логичнее, чем ладить с людьми.

Кстати, как лекарство от хандры эстетство и самолюбование действуют лучше, чем любой психологический аутотренинг. Рядом с диваном лежат "Игра в бисер" Гессе и "История морских разбойников Средиземного моря и Океана" Архенгольца, на столе незаконченные рисунки, на кресле кот, над креслом музыка ветра, над городом дождь, на небе тяжелые рыхлые облака. Прохладный город, содержательная книжка про пиратов, теплый плед, горячий кофе. Необходимый набор компонентов для довольства жизнью. Локальная магия, рецепт для индивидуального покоя. Здесь же всегда есть возможность расписать положение дел и понять, что все вполне удобоваримо, даже если жизнь постоянно сталкивает с какими-то ненормальными. Книги требуют прочтения, рисунки не мешало бы закончить, и, в конце концов, быть может у меня судьба такая - бороться весь божий день с привязавшимися ко мне с сердечной страстью сумаседшими, решать чужие проблемы и работать за троих, дабы ночами иметь возможность изучать расположение Марса по отношению к Земле и выход флибустьеров к Тихому океану.

---

Тем временем у меня случилась незапланированная депривация сна.

- Вы уверены, что обедать здесь - хорошая идея? - настороженно спросил д'Артаньян у вгрызающихся в дичь товарищей. - Что мы будем делать, если на нас нападут англичане?
- Укроемся и будем отстреливаться, - рассеянно отвечал Арамис. - А после выйдем и будем отбиваться.
- Где укроемся? - д'Артаньян широким жестом обвел раскинувшуюся перед ними равнину.
- Да хотя бы за Портосом, - пожал плечами Арамис, окинув быстрым оценивающим взглядом внушительную фигуру Портоса, валяющуюся в траве тушей мамонта. - Кстати, Портос, как Вам англичане?
- Ничего особенного, - пробасил Портос, отбрасывая в сторону обглоданную кость.
- А это у Вас был англичанин? - хохотнул д'Артаньян, отследив взглядом траекторию полета кости.
- Говоря по правде, после истории с лошадью меня бы подобное не удивило, - мягко заметил Арамис.
- Все же необходимо иметь определеное мужество, чтобы с английских лошадей перейти на английских всадников, - негромко проговорил Атос.
- Это ужасно, - Арамис откинулся на спину, закинув руки за голову, взгляд его сделался туманен и мечтателен. - Я уйду от Вас в аббаты.
- Арамис, Вы мне надоели, - равнодушно сообщил Атос. - Сходите уже и успокойтесь наконец.
- Чтобы успокоиться, ему нужно не в аббаты, а к милой кузине белошвейке, - радостно сказал д'Артаньян.
- Тогда как Вам, любезный друг, очевидно, для успокоения необходимо свидание с известной пожилой дамой с клюкой, - ласково ответствовал Арамис. - Могу устроить.

@темы: texts

---

О наболевшем.

Говоря по правде, я бы ушел в аббаты немедленно. В противном случае, боюсь, мне придется отправиться к Господу более верным и быстрым путем. Напрямую. Бо это не работа, это какой-то средневековый бестиарий с главредом в роли основной мифической шмакозявки. Так вышло, что нанимался я отнюдь не для использования моего мозга в качестве жертвы в пыточной камере извращенной фантазии начальства. Хотя начальство в целом столь же неизобретально, сколь и неутомимо. Бесконечно сочиняя все новые бессмысленные концепции, оно бесконечно заставляет меня оформлять их в связный текст, что подчас представляется задачей практически непосильной в виду общей бессвязности изначальной посылки.

Сложно не согласиться, я безусловно могу выдержать что угодно, но без внимания остался пункт о том, как долго я собираюсь находить в себе желание выдерживать это самое что угодно. Я более не способен смотреть, как мой организм перемалывается в жерновах чужой энергичности. Нетрудно признать, я пассивен, легко утомим, слаб физически, жажду покоя и уединения. Тусклые и скромные мечты, нуждающиеся в немедленном осуществлении.

@настроение: Тузик, рвущий тряпку.

---

Фото.

Мой кот Кеша и его возлюбленная собака.

Камасутра по-кошачьи. Котятам строго не рекомендуется.

Как вы думаете, что он делает?

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Вести с полей.

На Минск обрушились потоки мутноватой воды, будто на небесах прорвало канализацию, земля под ногами превратилась в неприятного вида жижу, в которую как-то неловко ставить ни в чем не повинные туфли, волосы поражают воображение, шокируют и вызывают безотчетное желание их состричь к чертовой матери. Держусь из последних сил только оттого, что волосы мои нынче едва ли не единственный повод для здорового смеха. Питаюсь исключительно таблетками от мигрени в надежде, что сработает эффект плацебо и мне покажется, что боль стихает, сверло истончается и мысль уже помещается в воспаленный мозг.

День провел в бибилиотеке в тщетных попытках просвещаться. Нашел Эко на английском и почему-то был несказанно рад, хотя казалось бы - тоже перевод. Но читать Эко на итальянском я не в состоянии по причине полнейшего незнания итальянского, на русском все доступное давно уж прочитано, тогда как английский - в самый раз.

В одном из своих эссе Эко пишет о вреде ксерокса для ученого, которому более нет нужды часами просиживать в библиотеке и читать заинтересовавшие его тексты - достаточно их скопировать и уйти счастливым обладателем. В последствии тексты эти вряд ли будут читаться без крайней необходимости, ибо они по сути уже есть. Думается, что система моментального получения информации, именуемая интернет, еще более вредна. Огромное количество книг и статей, достойных всяческого внимания, не читается без крайней необходимости, ибо информация, в них заключенная, у каждого по сути уже есть. Она присутствует в недрах железной махины и доступна в любой момент времени, в любой ситуации, когда она может понадобиться.

---

К слову.

- Поймите, д'Артаньян, - мягко сказал Арамис, поднимая кроткий взгляд от диссертации. - Я твердо намерен оставить мирскую жизнь. Хотя бы по причине ее чрезмерной жестокости. И ничто не может заставить меня свернуть с избранного пути.

- Любезный друг, Вы только не спешите! - жизнерадостно воскликнул д'Артаньян. - Дайте мне два дня, я Вам достану пару-тройку надушенных письмишек, может быть, даже несколько платков.

- Идите к черту, д'Артаньян, - добродушно посоветовал Арамис.

- Лукавите, - сокрушенно покачал головой гасконец. - Очевидно, стремитесь избавиться от меня, отправляя в сторону, противоположную Вашей. Или Вы именно там обыкновенно достаете платки?

- Д’Артаньян, платки я достаю у ангелов, а не у чертей, - наставительно сказал Арамис.

- Господа... - донесся из угла флегматичный, тронутый тенью усталости голос Атоса. - Я расскажу Вам одну историю.

- Мой дорогой Атос, - отозвался Арамис терпеливо и ласково. - Исходя из того факта, что Вы вот-вот прикончите седьмую бутылку, могу сделать вывод о Вашем намерении поведать нам ту трагическую историю о Вашей жене, которую Вы убили. Так вот, не стоит, право же, эта история до того дремуча, что нагоняет на нас зевоту, кое-кто из ордена исидоритов мог бы даже сказать Вам, что это баян. Расскажите что-нибудь пооригинальнее, поактуальнее, к примеру о том, как Вы убили на прошлой неделе трех гвардейцев кардинала, или о том, как Вы убили де Валле весной. Столько разнообразный славных историй с убийствами. Я, кстати, давеча читал рукопись некоего Адсона из Мелька, тоже весьма содержательно.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Легенда Несвижского замка. Окончание.

Последующие две недели я, взволнованный и подавленный, уходил в свою комнату, едва только над западным горизонтом бледнел закат, и проводил там всю ночь, дожидаясь, пока рассвет озолотит пологую крышу замка и развеет владеющее мною беспокойство. В моей комнате, маленькой, скромно обставленной, в оборудованной всеми современными удобствами, напоминающей стандартный загородный домик пристройке я чувствовал себя спокойно. Однако знаки присутствия моей новой знакомой преследовали меня повсюду, будто она намеренно привлекала мое внимание, пытаясь разжечь во мне интерес или страх. Находясь во дворе, я не раз замечал всколыхнувшуюся в окне верхнего этажа занавеску, за которой порой можно было разглядеть бледное женское лицо или широкий черный рукав платья, безо всяких видимых причин в замке гасли свечи, даже посторонние, приезжавшие сюда на экскурсию, замечали идущий от стен неясный гул, в котором, прислушавшись, можно было различить глухое бормотание или негромкий смех. В подземелья же разумнее было бы не заглядывать вовсе. Единожды я зашел туда теплым ясным днем - такими днями я вновь становился на редкость беспечен, уверен в себе и любопытен, проще говоря, я становился собой. Когда, стоя посреди мрачного сырого коридора, я с интересом и благоговением изучал каменную кладку возрастом в четыре сотни лет, внезапно справа от меня метнулась едва различимая тень. Вздрогнув от испуга, я направил вслед ей луч фонарика и заметил, как скользнул за угол черный подол.

Вечером я взволнованно поведал об этом эпизоде Марии Тимофеевне.

- Там ведь недалеко склеп Радзивилов, - рассеянно, без тени удивления и будто даже с удовольствием отвечала она. - Туда вовсе никто не заходит, ибо, говорят, дивные вещи там творятся. Я, признаться, сама туда не спускаюсь, мне дивных вещей хватает без того, ты ведь понимаешь. Ранее собирались и в подземельях экскурсии проводить, приезжие много более жилых комнат жаждут видеть бывшую тюрьму и склеп. Да только туда ни один экскурсовод ни за какие деньги не спустится. Говорю же, они и так от Вари бегут один за другим. Поэтому подземелья пустуют. Дурная слава...

Любопытство мое – один из тяжелейших моих пороков, из-за него я не раз оказывался в ситуациях, от которых любой здравомыслящий человек предпочел бы держаться в стороне. Вероятно, в этом и беда моя, меня никак не назовешь здравомыслящим. Однако же я долго себе сопротивлялся. Поначалу чувство собственного сохранения и боязнь неизведанного заглушали во мне приступы острого любопытства, романтическую тягу к таинственному, но время шло, ничего дурного не происходило, я расслабился, успокоился, обдумал случившееся со мной тысячи раз, смирился с открытиями по части мироустройства и в конце концов решился. Как-то вечером понедельника, дня обыкновенно спокойного и не перенасыщенного посетителями я, вооружившись карманным фонариком и непоколебимой решимостью, спустился в подземелья на свидание с Черной Панной.

Пахло сыростью, гнилью и тленом. Я пробирался вперед, временами проклиная свою страсть к приключениям, но предчувствие встречи с загадкой пьянило и волновало меня. Коридоры подземелий были темны и пустынны, только шаги мои тихим перестуком отдавались от грязного каменного пола.

Я бродил около часа, но не обнаружил в подземельях ничего кроме грязи и пыли. Нервничать к тому моменту мне наскучило, и я направился в сторону склепа уверенно и быстро. Склепы, как и старые кладбища, я всегда считал местами обитания спокойствия и умиротворения, что до призраков, то я уже порядком устал их разыскивать и хотел побыстрее встретить нескольких, дабы рассмотреть в подробностях и уйти отдыхать, либо в свою постель, либо туда, откуда не возвращаются. Однако у входа в склеп я слегка помедлил, набираясь мужества, и, сделав несколько быстрых шагов вперед, столкнулся с неожиданной преградой, выскользнувшей из дверей как раз в тот момент, когда я намеревался войти. Невысокая женщина негромко вскрикнула и поспешно отскочила в сторону. Представьте себе мое изумление, когда я узнал во встреченной мною даме саму Черную Панну. Подавив легкий испуг, вызванный в первую очередь неожиданностью, я сообразил, что она чересчур материальна, во всяком случае определенно состоит из чего-то, через что нельзя пройти, что для призрака как минимум необычно. Да и эмоциональность духам не приличествует, однако на лице барышни отчетливо отразился сперва страх, затем раздражение. Недолго думая, я схватил ее за руку как раз в тот момент, когда она готова была проскользнуть мимо. Рука была теплой и живой, это развеяло последние мои сомнения относительно принадлежности девушки к племени живых существ.

- Вы не призрак, - констатировал я сурово, чувствуя себя вершителем справедливого суда над преступницей.

- Ну разумеется нет, - с ехидцей ответила она и резким движением выдернула руку из моей хватки.

Смерив меня пренебрежительным взглядом, она отошла на несколько шагов и как ни в чем не бывало присела на надгробие, глядя на меня насмешливо и вызывающе.

- И почему Вы выдавали себя за призрак? – спросил я с искренним недоумением.

- А почему нет? – отозвалась она меланхолично, устало передернув плечами.

- Но зачем Вам это? - не сдавался я.

– Видите ли, - она вздохнула и наконец сделалась серьезна. - Я живу в городке неподалеку, с матерью, довольно скромно, довольно обыденно. Сходство мое с женщиной, о которой говорят здесь все лет вот уже около четырехсот, поражает меня саму. Предположу, что Радзивилы не отличались святостью. Знаете ли, моя жизнь здесь не изобилует тайнами и приключениями. Тогда как жить во дворце, полном книг и загадок, быть королевой, быть призраком королевы... Согласитесь, искушение было слишком велико, - она развела руками, выражая свое бессилие. – Правда, получилось так, что я вошла в роль, и с тех пор экскурсоводы бегут отсюда один за другим. Да и Ваше вытянутое лицо, признаться, весьма меня позабавило, - она коротко рассмеялась, тут же извинилась и снова приняла свой обычный лукавый вид. – Одна только Мария Тимофеевна не боится Черную Панну. Она любит Несвиж, она живет Несвижем. Призрак замка – почти душа замка. Она любит Черную Панну.

Варя вдруг подняла на меня взгляд, ставший серьезным и настороженным.

- Вы скажете ей обо мне?

- Нет, - ни минуты не задумавшись, ответил я.

Я действительно не собирался говорить ни слова о случившемся. Эта шалость могла уничтожить старинное поверие, передающееся из уст в уста и как магнитом притягивающее сюда путешественников, я же вовсе не хотел убивать легенду, которая жила столетия. Мы все покинем Несвиж, сперва я, затем и Варя – легенда останется. Каждому замку нужен свой призрак.

Прошло еще несколько недель. Дни я проводил за работой, вечера и ночи – в библиотеке с Варей. Мария Тимофеевна смотрела на меня пытливо и настороженно, однако в глазах ее мелькала с трудом сдерживаемая радость – она полагала, что я сумел сблизиться с призраком и ночами веду с ним беседы. Время неслось стремительно, вскоре мне подошел срок уезжать в город. С Марией Тимофеевной я попрощался в пристройке. Она обняла меня на прощание и просила возвращаться в замок, который теперь всегда будет меня ждать. Она сказала "замок", но, думаю, имела в виду "Барбара", ибо для нее Несиж и Черная Панна всегда останутся единым целым.

Варя догнала меня у ворот. Она была одета просто и современно, как могла быть одета любая девушка этой местности, и теперь ее при всем желании нельзя было принять за величественную и изящную Черную Панну. Однако она была беспокойна и воровато оглядывалась, не желая быть замеченной Марией Тимофеевной.

- Надо сказать, Вы действительно чертовски меня напугали, - признался я, пожимая ее руку. – Все так ловко организовано. Все эти колышущиеся посреди бела дня занавесочки, тухнущие словно по волшебству свечи, стоны и шепоты...

- Что Вы, - отвечала она с улыбкой. - Днем я никогда не выходила. Да и шепоты - откуда? Я только гуляла по замку в ночи.

- Но кто же тогда шептал и гасил свечи? - спросил я ехидно, будучи уверенным, что она снова меня разыгрывает.

- Должно быть, это она. Настоящая, - развенчанная королева хитро улыбнулась.

Я только сокрушенно покачал головой - Варя была безнадежна. Оставив ее у ворот замка, я спустился по узкой мощеной дорожке к шоссе, где меня уже ждала машина. Садясь в нее, я бросил последний прощальный взгляд на Варю и на замок, в котором я провел столько необычных, пугающих и чарующих дней. Варя, тонкая и миниатюрная, стояла внизу и махала мне рукой. Замок, все такой же изящный и легкий, был пуст, недвижим и величествен. Однако когда я уже намеревался отвести взгляд, нечто необычное привлекло мое внимание. Там, в окне верхнего этажа пустынной громадины Несвижского замка словно в насмешку над нами всколыхнулась белая занавеска, тронутая чьей-то невидимой рукой.

@темы: texts, слова

---

И о сказках. Легенда Несвижского замка.

Было около шести часов вечера. Я поднимался по узкой мощеной дорожке к кремово-желтой громадине Несвижского замка и вдыхал густой и чистый, пахнущий водой и землей запах провинции. Солнце, бледное за пеленой облаков, освещало раскинувшееся передо мой здание тусклым сумеречным светом, придавая этому не слишком примечательному строению некую таинственную величественность, напоминающую о том, что Несвиж – не только памятник архитектуры, но еще и мистический остов белорусской земли. Несвижский замок выстроен в стиле русского барокко и потому никогда меня не привлекал, я предпочитал возиться с более древними рыцарскими строениями, более строгими, более суровыми, предназначенными прежде всего для обороны, эта же изящная и легкая конструкция, которой более приличествует слово "дворец" - всего лишь еще одно место обитания Радзивилов. Однако именно здесь мне предстояло вступить в свои обязанности после долгих лет обучения. С собой у меня была только сумка с самыми необходимыми предметами гардероба и книгами да напутствие Василия Андреевича, декана факультета культурологии, который, отправляя меня на практику в Несвиж, отчего-то проявлял ко мне почти отеческое внимание.

- Вы не беспокойтесь, - говорил он, в то время как беспокоился не я, а он сам. – Всего пару месяцев. Подзаработаете, испытаете себя в роли экскурсовода. Все польза. Работа простая и ненапряженная. В самом замке электричества нет, да оно там и не нужно, все-таки старинное строение, в чем же смысл... Жить будете в пристройке, в которой все оборудовано. Нынче там только Мария Тимофеевна, пожилая женщина, которая вот уже двадцать лет следит за порядком в замке, она экзальтирована и немного не в своем уме, но безобидна и в целом добра. Город в двух шагах опять же. Не беспокойтесь.

Я не беспокоился, хотя после таких речей беспокойство было бы неудивительным. Присутствовала легкая нервозность перед началом нового жизненного витка, веселое возбуждение и любопытство. Я поднялся к массивным воротам и не без труда нашел звонок, маленький пластмассовый атрибут современного мира, встроенный в старинное сооружение. Через некоторое время дверь отворилась и показалась невысокая старушка в черном шерстяном платье, со сколотыми в аккуратный старомодный пучок седыми волосами.

- Добрый вечер, - я улыбнулся и представился. – Я от университета. Меня прислали проводить здесь экскурсии до тех пор, пока не найдут постоянного экскурсовода.

- Что ж они молоденького такого прислали? – всплеснула руками Мария Тимофеевна.

- Несмотря на всю мою молодость, я думаю, что справлюсь с возложенной на меня работой не хуже многих, - ответил я.

- Что Вы, что Вы, - она замахала руками и заулыбалась. – Я вовсе не к тому. Просто замок у нас дремучий, много всякого происходит, а вы юный совсем, я за вас в нервическом плане беспокоюсь.

- Да я уж продержусь, - улыбнулся я, вспоминая слова декана о некотором безумии Марии Тимофеевны и начиная понимать смущенность и недосказанность его речей.

В Несвиже я уже бывал на экскурсиях, но теперь поставил себе целью изучить замок вдоль и поперек до наступления ночи, дабы на следующий день с уверенностью и чистой совестью приступить к выполнению своих обязанностей. Поначалу меня провожала Мария Тимофеевна, но она брела столь медленно, а сумерки за окном сгущались столь стремительно, что в конце концов я попросил ее идти отдыхать, сказав, что закончу осмотр в одиночестве. Она взглянула на меня со странным волнением, но возражать не стала, попросив только непременно вернуться в пристройку до полуночи. Я заверил ее в том, что все будет в порядке, однако она еще дважды повторила свою просьбу, прежде чем удалиться.

Оставшись в сводчатых коридорах замка наедине с собой я смог наконец погрузиться в его немую, строгую жизнь. В призраков я не верил, во всяком случае в том смысле, которое вкладывают в это слово большинство людей. Но в местах, подобных этому, в местах, где сотни лет назад кипела жизнь и вершилась история, всегда ощущается дыхание прежних времен. Замки – своеобразные ворота времени, где еще не стихли последние отзвуки давно почивших людей, где на каждой вещи сохранились прикосновения их рук, а полы впитали их следы. И я брел вперед наугад, легко прикасаясь пальцами к стенам, жмурясь, впитывая в себя токи прошедших столетий, ступая по следам моих предшественников. Прямо по коридору во втором этаже я обнаружил библиотеку и немало этому обрадовался. Обшарив книжные полки с восторгом золотоискателя, открывшего новый прииск, я выбрал книгу, уселся в кресло, зажег свечу и приступил к чтению.

Надо сказать, я всегда отличался завидным везением по части впутывания в разнообразные сомнительные приключения, то ли по беспечности моей, то ли по недомыслию, потому не стоит удивляться, что на двадцатой странице я, утомленный долгими сборами, прощаниями и переездом, задремал над книгой, уронив голову на ее страницы.

Проснулся я от холода, от легкого дуновения ветерка, коснувшегося моих плеч. Я зябко поежился, поднял голову и обнаружил, что свеча оплыла, очки мои, без коих я мало что мог различить на расстоянии более метра, съехали и валялись на столе. Скользнув рассеянным взглядом по комнате, я краем глаза заметил некое шевеление в дальнем, погруженном во мрак углу, и расслышал легкий шорох. Мне стало немного не по себе, ибо место это было все же странным и старым, а воображение мое всегда отличалось непомерным буйством. Поспешно нащупав очки и водрузив их на переносицу, я в волнении воззрился в вызывающий нехорошие подозрения угол и смог наконец различить сидящего там человека. Это была молодая женщина в черном платье старинного пошива, с широкими рукавами и длинным подолом, она недвижно застыла в кресле и молча смотрела прямо на меня. Черты ее лица отчего-то казались мне знакомыми. Ее взгляд был столь пристален, что я невольно смутился.

- Добрый вечер, сударыня, - сказал я с максимальной приветливостью. – Я здесь новый экскурсовод. А Вы?

Девушка продолжала наблюдать за мной молча, только губы ее дрогнули и изогнулись в подобии лукавой улыбки.

- Что Вы здесь делаете? – спросил я, так и не дождавшись ее ответа. – Я думал, здесь живет только Мария Тимофеевна.

- Не только, - наконец подала голос дама. Голос этот оказался мягким и чуть приглушенным, словно подернутый пылью бархат. – Я живу здесь очень давно. Добро пожаловать в Несвиж.

Она поднялась легко и грациозно, с некоторой величавостью.

- Могу я узнать ваше имя? – настаивал я.

- Мария Тимофеевна зовет меня Варей, - ответила она прохладно и неохотно.

Я умолк, смутившись. Она также не спешила вступать в беседу, продолжая скользить по мне изучающим взглядом.

- Вы не спите, - заметил я невпопад.

- Как и Вы, - флегматично отвечала она.

- Пожалуй, я сейчас отправлюсь к себе.

- Я бы Вам это советовала, - сказала она, и уголки ее губ тронула мягкая улыбка. – Вам не стоит бродить по замку после полуночи. Здесь призраки.

Сказав это, она быстрым шагом вышла за дверь, ведущую в дворцовые опочивальни. Я был сбит с толку этой неожиданной встречей и поспешно направился в свою комнату. Спал я дурно, и на рассвете вышел в кухню, в которой Мария Тимофеевна уже жарила яичницу, взбудораженным и бледным.

- Мария Тимофеевна, а что за девушка здесь живет? - спросил я, едва мы успели обменяться утренними приветствиями.

- Девушка? - сказала Мария Тимофеевна настороженно. – Так-так... Что, объявилась уже наша красавица?

- Она кто?

- Да ты не обращай внимания на Варю... - сказала Мария Тимофеевна, и в голосе ее послышались извиняющиеся нотки. - Она безобидная. И несчастная к тому же. Целый век девка мучается из-за мужика... Что-то она рано в это раз, просто с порога за тебя взялась, знать приглянулся.

- А что у нее случилось? – не сдавался я. - Почему она живет в замке?

- А где ей еще жить-то теперь, - она взглянула на меня пристально и настойчиво. - Э, да ты не узнал ее, как я погляжу.

- Так мы ведь незнакомы.

- Приезжают сюда люди работать, - Мария Тимофеевна заговорила медленно и задумчиво, проигнорировав мою последнюю реплику. - И постарше тебя, и помудрее, казалось бы. А как Варька шалить начнет - бегут, аж пятки сверкают, только мы их и видели. Она-то ничего плохого никому не делает, хоть и своенравная да капризная, но это у нее от воспитания. Николая Радзивила Черного сестричка, избаловали ее.

- Барбара Радзивил? – я воззрился на Марию Тимофеевну как на полоумную. – Вы шутите?

Но я уже понимал, что Мария Тимофеевна не шутит. Черты лица моей новой знакомой не зря показались мне знакомыми, ее лицо я видел множество раз на гравюрах и потретах, в учебниках и картинных галереях. В этот день я семь раз проводил по замку людей, семь раз останавливался в опочивальне Барбары и семь раз рассказывал знаменитую легенду Несвижского замка.

- Барбара Радзивил и Жигимонт Второй Август обвенчались тайно, так, чтобы двор и королева-мать не сумели противостоять браку, - говорил я и чувствовал, что мне как-то не по себе. – Королева-мать Бона Сфорца поступила как истинная итальянка и родственница Медичи, она отъехала в Италию, велев своим людям поднести невестке яд. После смерти своей молодой жены Жигимонт был безутешен, он созвал всех колдунов и алхимиков польской земли и просил найти возможность встретиться с нею хотя бы еще раз. И вот нашелся человек, пообещавший выполнить волю короля, поставив Жигимонту условие только говорить с супругой, но ни в коем случае не прикасаться к ней. Все окна и зеркала комнаты были занавешены, кроме одного – в нем-то и появилась Барбара. Она шла вперед, протягивая руки перед собой, словно слепая, и вышла из зеркала в мир. Жигимонт, вновь увидев свою возлюбленную, забыл о данной им клятве. Он бросился к ней в попытке обнять, но в тот же миг раздался взрыв и комнату заволокло туманом, в котором плыл трупный запах. Вот с тех пор Барбара не может выбраться из мира живых, она обречена вечно скитаться по коридорам замка. Так как видят ее всегда в черных одеждах, в этих местах ее прозвали Черной Панной.

Я говорил это, вспоминал черты лица моей ночной собеседницы, ее жесты, ее речи, и мне становилось все больше не по себе. На закате я отправился в пристройку и до поздней ночи читал книгу при настольной лампе, излучающей развевающие все тревоги слепящий электрический свет.

Продолжение в данный момент пишу.

@темы: texts, слова

---

Хроники зачетной недели.

- Господа, я убил свою жену, - индифферентно сообщил Атос, увлеченно изучая дно своего стакана.
- И почему меня это не удивляет? – меланхолично отозвался Арамис, с мягким укором глядя на Атоса. – Вы знаете, дорогой друг, в состоянии алкогольного опьянения совершается наибольшее количество бытовых преступлений.
- Ой, Арамис... - скривился Атос. – Прекратите проповедовать, не забывайте, Вы еще не аббат. И потом, Вы же знаете, что в состоянии алкогольного опьянения совершается наибольшее количество бытовых преступлений.
Атос помахал перед носом д'Эрбле своим пустым стаканом, затем незамедлительно наполнил его и разом, с судорожной поспешностью опустошил, будто наполненность стакана вызывала у него острое чувство брезгливости.
- Как страшно, - устало вымолвил Арамис и безнадежно покачал головой.
- Не бойтесь, - успокоил его Атос. – Я Вас повешу над камином. У меня там уже висит шпага и портрет, Вы дополните композицию. Все равно Вы лучше всего справляетесь с декоративной функцией.
- Атос, я польщен Вашим любезным предложением, но боюсь, мне придется отклонить его, ибо в висячем положении у меня могут затечь руки, да и лицо, говорят, распухает. Кстати, почему Вы не сказали, что убили д'Артаньяна?
- Я его пока не убил, - возразил Атос и ткнул локтем в недвижное д'Артаньяново тело, которое не выдержало такой атаки и незамедлительно грохнулось на пол. – Следовательно, сделал сильнее.
- Вы спаиваете молодое поколение, – печально констатировал Арамис.
- Вы проповедуете, - не менее печально констатировал Атос.
- Я уйду от Вас в аббаты, - укоризненно пригрозил Арамис.
- Я уже боюсь, что не доживу до этого светлого момента, - обреченно поделился Атос.
Портос ошалело взирал на товарищей, раскрыв рот от изумления. Беседа их потрясла его воображение, валяющийся в пыли д'Артаньян казался ему единственным психически здоровым человеком посреди царящего вокруг безумия. Портос думал, что никогда более не станет запивать вино шампанским после ночи бдения над зарубежной литературой и был чертовски прав.

@настроение: В аббаты!

@темы: texts

---

Так вот о книгах. Джеймс Болдуин, "Комната Джованни".

Вчера вечером не без труда дочитал эту нашумевшую книжицу о жизни Парижа пятидесятых годов. Текст написан хорошо, легко, образно и психлогично, однако именно по этой причине читать его на редкость неприятно. Богатым языком, красочно и ярко в книге повествуется о страхе, неуверенности в себе, закомплексованности, нерешительности, инфантильности, какой-то запредельной степени эгоизма и полном неумении жить. Главный герой скучен, слаб и ни на что не способен, возникает ощущение, будто он отвратителен сам себе, и если это так, то по данному пункту я его полностью поддерживаю. Люди, обитающие вокруг главного героя, по большей части также маловыразительны, тусклы и бесцветны, однако наш товарищ не заслуживает и их внимания. Он боится всего на свете, себя и своих желаний, общения, поступков и жизни в целом, окружающие его люди воспринимаются им средством к преодолению свих бесконечных страхов, он немыслимо страдает и пытается укрыться от страданий то с одним то с другим, от этого страдая тоже.

Благодаря мастерству автора атмосфера перманентного липкого страха дымом дешевых сигарет висит над читателем на протяжении всей книги. Париж и парижская жизнь описаны весьма неплохо, однако описания тонут в переживаниях главного героя как жемчужины в океане. Читать стоит любителям размазанной по сотне-другой страниц экзистенциальной тоски с примесью чайльдгарольдовской скуки.

---

О высокомерии.

Тема далеко не нова, неприятна и утомительна, но так как за последние несколько дней она была поднята дважды, я решил выразить свое мнение по этому поводу.

Мир населен великим множеством людей, обладающих самыми разнообразными увлечениями и моральными принципами, различным стилем поведения и мировоззрением. Собственно, на дифференциации групп людей по всевозможным признакам и построено общество, у каждого неизменно существует свой круг общения, каждый мельком задевает иные круги, но вертится в своем. Человеку с моим складом характера будет сложно общаться с тем, кто предпочитает подъездные посиделки, ибо мне они эстетически неприятны. Также мне будет неудобно коррелировать с человеком, избирающим дискотеки основным видом отдыха, ибо меня подобные мероприятия, напротив, утомляют. Мне странно, если мое нежелание вливаться в компании тех или других воспринимают как высокомерие, ибо по сути я не имею ничего против подъездов и дискотек, однако для меня они непривлекательны. С тем же успехом я могу обвинить любителя больших шумных компаний в том, что он не желает сидеть со мной на кухне за чашечкой свежесваренного кофе и тихо беседовать о других мирах и новых книгах.

С принципами дело обстоит еще более вязко и неоднозначно, ибо здесь речь идет об осуждении. Меня с детства учили, что воровать дурно, что хамским образом говорить со старшими - отвратительно, что читать чужие письма - низко, что быть непрофессионалом в избранном деле, в особенности если в нем присутствует ответственность за жизнь и здоровье людей - преступно, и так далее. Мои убеждения прочно во мне укоренились и их сложно поколебать без вреда для моей психики, как сложно вытащить книгу из нижней части высокой стопки. Я прекрасно осведомлен о том, что в мире существуют люди с иными принципами, и уважаю свободный выбор каждого. Но лишь до тех пор, пока не соприкасаюсь с подобными людьми и их тараканами, выступающими против моих войной суровой и непримиримой. Когда нежное дитя хамит моей матери, я считаю это крайней невоспитанностью, когда брат мой матери пытается отобрать у нее часть родительского дома, я нарекаю его сволочью и пытаюсь оградить нас от общения с ним, когда кто-то копается в моих записях и переписке, я принимаю это как низость, когда недобросовестный врач угрожает моему здоровью или здоровью моей семьи, я считаю себя вправе высказываться о данном враче соответственно.

Жизнь - довольно странная штука, полная цепочек и колец несоответствий, нестыковок убеждений, вкусов и жизненных систем. Давеча меня обвинили в том, что я взял на себя смелость кого-то осудить, не замечая, что это утверждение само по себе - осуждение. Нас задевают и мы недовольны, мы задеваем и нами недовольны, каждый из нас для кого-то неприятен, кто-то неприятен нам. Жизнь - дуэль, как мудро заметил не я.

А мне давно пора бросать неблагодарную социальную тематику и возвращаться к книгам и сказкам.

@настроение: Устал смертельно. :)

---

История, случившаяся по соседству.

Как-то осенью, когда небо за окнами напоминало тонкое шелковое покрывало, мягкое и прохладное на ощупь, воздух стал хрустален как вода в ручье, а деревья за стенами башни заполыхали яркими красками, Дракону начали сниться дурные сны. Обычно он видел во сне леса, сражения и прочую романтическую чепуху, приятную и развлекательную, в стиле фэнтези, в крайнем случае в стиле авантюрного романа. Кошмары на бытовую тематику его посетили впервые, посему он был не на шутку встревожен.



Дракон жил в верхних этажах замка, в башне, и у него, как у любого уважающего себя Дракона, была своя принцесса, несомненно лучшая из возможных принцесс - тонкая и грациозная, изящная и ласковая. Принцессу легко было охранять, ибо она не стремилась выбираться куда-то из башни, не страдала свойственным принцессам фанатичным желанием обзавестись принцем, предпочитала сидеть дома за рукоделием или книгами, к Дракону относилась с заботой и нежностью. Дракон искренне считал, что ему очень повезло с подопечной, и души в ней не чаял - все свободное от сна и развлечений время он посвящал ей. Жизнь драконья была прекрасна, пока в сны его не закралось форменное безумие с объезжающими его белокурыми детишками, кричавшими: "Но, Дракоша, но!" Дракон просыпался в ужасе и долго не мог заснуть, он даже захворал немного и с наслаждением позволил принцессе себя выхаживать.

- Не позвать ли мне ветеринара? - озабоченно спрашивала принцесса, лаская драконью шею. Дракон смотрел на нее жалостливо и преданно, демонстрируя одновременно степень своих страданий и немыслимую силу духа, необходимую ему для их переживания.



Ветеринар в замке вскоре появился. Он был высок, статен, очкаст и обаятелен. С лап до головы осмотрев Дракона, он ласково улыбнулся и фамильярно потрепал его по голове.

- Что с моим Дракошей? - взволнованно спросила принцесса. Ветеринар успокаивающе коснулся ее локтя и посоветовал что-то неразборчивое. Дракон взглянул на руку ветеринара с прищуром, подозрительно - что-то больно заинтересованно смотрит на драконью принцессу этот смазливый продолжатель Эскулапова дела, уж не намылился ли в прекрасные принцы? Тем временем ветеринар вышел на лестницу, принцесса выбежала следом, проводить дорогого гостя.



После этого началось страшное. Принцесса стала пропадать по вечерам, и никакие драконьи усилия включая грозный рык и истерики с катанием по полу не могли ее остановить. Подозрения Дракона оказались небезосновательными, ветеринар обернулся принцем и теперь хоть ешь его, чтобы принцессу вернуть. А есть принцев Дракон не любил, они обычно оказывались жесткими, костлявыми и малокалорийными. Да и вообще, это был гуманный Дракон. Он предпочел гуманно впасть в отчаяние и захворать с новой силой.



Принц пришел снова и заставил проглотить какую-то дрянь. Очевидно, принц не отличался лояльным отношениям к драконам. А потом этот проклятый герой-любовник остался в замке и больше не ушел. Поначалу Дракон занялся превращением жизни принца в ад, но потом ему это как-то надоело, да и принцесса не изменила своего отношения к Дракону, была все так же ласкова и внимательна, покидать замок не собиралась, следовательно, для переживаний не было повода. С принцем порой бывало весело, он любил гулять и часто чесал Дракону уши. Через некоторое время у принцессы родился сын, который в процессе взросления исполнил зловещие предзнаменования давних драконьих снов. Дракон сокрушенно вздыхал, но терпел и катал сына принцессы по замку на своей мощной спине - что поделаешь, существо мелкое, неразумное.

- Безопасно ли это? - неуверенно спрашивала принцесса, наблюдая за проказами малыша.

- Безусловно, - успокаивал принцессу принц. - Дракон - очень добрая собака. И потом, сенбернары не способны обидеть ребенка.

---

"Майская ночь" в Минске. :)

Не могу не сообщить, что прошлой ночью я, Инори и компания посетили мероприятие, известное по всему миру под названием "Весна музеев", когда основные музеи города оставляют открытыми до глубокой ночи в попытке приобщить к искусству молодежь, часто ведующую ночной образ жизни. Основную идею акции одной гениальной в своей простоте фразой выразил мой брат.

- В музей ночью... - сказал он, смущенно улыбнувшись. - Прикольно.

Собственно, вооружившись девизом "В музей ночью - прикольно" на мероприятие пожаловала масса народу, и прошедшей ночью у Национального Художественного Музея Беларуси отрос хвост из людей едва ли короче эрмитажного. Хвост весело дергался под ирландские мотивы, доносившиеся из стоящих на подоконнике музея колонок. Подергивания хвоста с увлечением снимали телевизионщики - еще бы, не каждый день возбужденная толпа атакует скромный приют высокого искусства в неистребимой жажде немедленного просвещения.

Продравшись по хвосту вглубь здания, мы приступили к изучению выставки плакатов на социальную тематику от господ Цеслера и Войченко. Плакаты были интересны, необычны и порой забавны, и несмотря на то, что я так и не сделался поклонником плакатов, чувство юмора авторов показалось мне великолепным. На втором этаже располагалась экспозиция картин с изображенными на них кривоватыми геометрическими фигурами всех цветов радуги, из-за которых картины сливались для меня в пестрые покрывала. Порой покрывала носили философские названия, но даже с названиями я не угадывал в них глубокого смысла. Сложные у меня взаимоотношения с покрывалами. Стандартная выставка Национального Художественного Музея, где можно созерцать работы Врубеля, Серова и прочих мастеров, по обыкновению оставила наиболее яркие впечатления.

Могу сделать вывод, краткий, но точный: в музей ночью - определенно прикольно.

Майская ночь вне стен музея - на берегах Свислочи, черной, как небо над ней, полной отблесков фонарного света и тихо покрякивающих уток, в уютном национальном кафе в Троицком предместье, под музыку белорусской эстрады, в компании Инори - пожалуй, была не столь забавна, но не менее приятна.

---

Мистицизм повседневности.

Случается так, что ты остаешься один в большой пахнущей свежестью и линором квартире, где каждый уголок давно стал тебе знаком, расслабляешься, успокаиваешься и падаешь на диван с уютной и немного печальной книгой о чести и предательстве. Приглушенный оранжевый свет настольной лампы тепло и мягко касается пахнущих типографской краской страниц, оставляет отсветы на стеклянном журнальном столике и крутых стенках бокалов. За окном давно уже - только темнота и фонари. Из кухни слышится, как вода капает в раковину из неисправного крана, с балкона доносится шум машин на кольцевой, откуда-то свеху - едва слышное бормотание соседского телевизора. Вокруг тебя тихо.

И вдруг из подъезда, из-за запертых дверей, доносятся оглушительные нечленораздельные вопли, слишком жуткие, чтобы быть звуками, издаваемыми человеком, и слишком непохожие на животный вой. Вздрагиваешь, торопливо подходишь к входной двери, осторожно приоткрываешь ее, на цыпочках выходишь в маленький и темный как шкаф коридорчик ко второй, тоненькой фанерной дверце, отделяющей тебя от подъезда. Прислушиваешься. За дверью, в полуметре от тебя, слышны неспешные легкие шаги, нарезающие круги на площадке перед лифтом, и чей-то тихий голосок, напевающий странную неизвестную песенку.

Далее несложно прочувствовать сценарий. Ты видишь себя, из праздного любопытства открывающего фанерную дверцу, выходящего в подъезд и раздираемого на ошметки какой-нибудь новообращенной японской девочкой-утопленницей. Сценарий тебе не нравится. Ты на цыпочках возвращаешься в квартиру, закрываешь за собой дверь и запираешь ее на все замки, борясь с желанием подтащить шкаф. В то же время ты не исключаешь возможности того, что кто-то забыл на лестничной клетке прыгающую игрушечную собаку со встроенным музыкальным механизмом. Плавали, знаем.