[Рем.]

Сижу на рабочем месте, создаю видимость бурной интеллектуальной деятельности. Прикидываюсь, что хочу, но не могу, чтобы никто не понял, что могу, но в лом. Чудовищно жарко, редакция погрузилась в исконно июльскую ленивую дрему, журналисты вяло смотрят в глубины клавиатуры, видимо, надеясь найти в кирилличной азбуке связный текст. Уборщица-вьетнамка по обыкновению греет свою въетнамскую еду в микроволновке, одухотворяя офис ароматами востока. Бухгалтер пышет запахами молотого кофе и свежих булок, главный редактор сохраняет энергию и смутно напоминает покоящееся ядро, оператор утопает в атрибутах скорой сессии, проигрывающей в жестокой схватке с наступившей весной. Стайки деловых юношей из сотрудничающих фирм время от времени косяками рассекают пространство, но на них никто не обращает внимания. На фоне всего этого я даже не пытаюсь скрипеть мозгом, вместо этого отличным паркером на листе бумаги для машинописных работ рисую изображение Йовин. Зима в творческом кризисе, и вот - не умею рисовать вообще. Я не умею не уметь рисовать, я от этого страдаю. В нормальных условиях перенесу это на нормальную бумагу нормальным карандашом или пастэлью.