"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
В юности, желая поступить так, чтобы не было потом стыдно смотреть в зеркало, я задавался вопросом: "А что сделал бы в такой ситуации мой любимый литературный персонаж?" Любимых литературных персонажей я выбирал с размахом, и формула помогала. Потом необходимость в ней пропала: только частично потому, что нужные паттерны закрепились. Еще я немножко завис в мутной стабильности белорусского быта, как рыба в стоячем пруду. Я помахивал плавниками и бездумно таращился в неподвижный белесый полумрак.
И вот прошлым августом мне снова пришлось задать себе этот вопрос.
Помимо множества тем для разговоров с психоаналитиком это принесло мне новое ощущение себя и всего вокруг. Все укрупнилось и омагичилось. Олитературнилось. Оказалось, у пространств и предметов есть история: то есть прошлое, то есть будущее. Оказалось, время может быть стремительным и прозрачным.
Даже чересчур. Сквозь него как будто что-то виднеется. Где-то за потоком времени вязким илистым дном лежит отсутствие времени. Иногда туда тихо опадают золотистые рыбки, и на минских окнах загораются свечи.
И вот прошлым августом мне снова пришлось задать себе этот вопрос.
Помимо множества тем для разговоров с психоаналитиком это принесло мне новое ощущение себя и всего вокруг. Все укрупнилось и омагичилось. Олитературнилось. Оказалось, у пространств и предметов есть история: то есть прошлое, то есть будущее. Оказалось, время может быть стремительным и прозрачным.
Даже чересчур. Сквозь него как будто что-то виднеется. Где-то за потоком времени вязким илистым дном лежит отсутствие времени. Иногда туда тихо опадают золотистые рыбки, и на минских окнах загораются свечи.