"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Мой приятель пришел ко мне однажды осенью, когда в доме царил непроглядный мрак, а снаружи монотонно шумел дождь, прибивая к земле опавшую листву, омывая грязные окна дома потоками воды, и голые ветви ольхи бились в стекло из холода и шума долины. Я уютно расположился на каминном выступе и прислушивался к стонам деревьев, к перестуку капель, сыпавшихся сквозь дыры в разрушающейся кровле на деревянный пол чердака, когда тяжелая дверь медленно отворилась, и в образовавшуюся щель, пыхтя и отфыркиваясь, протиснулся мой новый постоялец. Вообще-то ему было лет шестнадцать, но он казался несколько младше за счет болезненной худобы и невысокого роста. С него обильно текла вода, капала с отросших волос и джинсовой куртки на покрытые толстым слоем пыли полы, и пыль превращалась в грязь. У него был только рюкзак за плечами, обвислый, полупустой – больше ничего. Он достал из кармана зажигалку. Щелчок – и маленький огонек осветил его лицо. Оно было бледным и больным, под глазами, большими, на выкате, лежали сиреневые тени, щеки впали, скулы заострились. Я бы принял его за призрак, не будь я призрак сам. Я даже подумал – не жилец мальчишка. Совсем не жилец. И обрадовался – все-таки нормальной компании мне чертовски недостает. Не с Вейни же общаться, в самом деле. Вейни мало того, что безумен, так еще и дурак. Я не могу себе позволить так деградировать после двухсот с копейками лет достойного существования.
Мальчик тем временем осмотрелся и устроился рядом с камином, в двух шагах от меня, конечно, если шагать вперед и вверх. Он не без труда развел огонь, сдобрив влажные поленья листами старых газет, уселся на рваном тряпье, которое осталось здесь от прежних постояльцев, и достал из рюкзака пачку сигарет. Он курил, и его худые хрупкие руки казались лишенными плоти, словно на скелет натянули кожу. Мне было жаль мальчика. Я подошел к нему и тихо, с присущим мне дружелюбием прошептал: "Умри здесь и оставайся".
Мой особняк стоит в долине, невдалеке от небольшого провинциального городка, который в последнее время горит по ночам мерцающим оранжевым светом. Дом уже полуразрушен, он порой так скрипит и стонет, что даже мне становится не по себе. Здесь всюду пыль и паутина, мебели почти нет, ибо то, что не унесли прежние хозяева, стащили нищенствующие бродяги. Остался только истлевший диван со сломанными пружинами, пара стульев без ножек и портрет важного джентльмена во фраке, что висит над камином. Подозреваю, его просто не сумели снять. На полу валяются тряпки и старые газеты.
Я живу за портретом. За портретом сухо, темно, пыльно и спокойно. Изначально я жил на чердаке, но с тех пор, как дом опустел, условия там портились с каждым днем. Крыша давно уже протекает, а я не люблю слякоть, пусть даже влага мною более не ощущается. Что может быть отвратительнее вида почерневших гниющих досок? Я ценю печальную красоту запустения и разрушения, но гниль и грязь моя душа эстета перенести не способна. Внизу теплее и чище, да и люди время от времени появляются. Не то чтобы мне нравилось их пугать, но я ведь давно уже одинок. Мне нравится сидеть за портретом важного джентльмена и слушать их живые голоса.
Когда-то давно здесь жили люди. Поначалу, сразу после моей смерти, это была моя семья, потом – семья моего племянника. Потом они продали особняк и здесь появились чужие. Потом и они ушли. Дом пустует уже лет пятьдесят, по-моему. Я все хуже ориентируюсь во времени, время для меня остановилось, я наблюдаю за сменами времен года за окном, я вижу людей, которые приходят и уходят, но я не считаю ни то, ни другое. В любом случае - дом пуст. Здесь ночуют только бродяги и кошки. Изредка мальчишки из города заглядывают через забор, надеясь увидеть привидение, их шеи вытянуты, лица взволнованы и напряжены. Дом пользуется дурной славой, должен признать, и из-за меня тоже. Иногда мне становится так скучно, что я забываю о приличиях. Но основная ответственность лежит, разумеется, на Вейни, он всех пугает просто потому, что давно сошел с ума. Еще при жизни он был безумен, портил своим родителям нервы, лаял, убивал слуг – проще говоря, вел себя крайне недостойно. Потом он повесился, но ни капли после этого не изменился. По-моему только хуже стал. Хорошо, что мальчик его не боится.
Мальчик, говоря по правде, не боится ничего. Он просто пришел и остался. Идти ему было некуда, денег на жилье не было, а в наших краях все дожди, дожди... Он устроился подрабатывать в городе, продавцом в каком-то магазинчике. Платят ему скудно, но он хотя бы ест и откладывает на будущее, собирается уйти на поиски лучшей жизни рано или поздно. Буйств Вейни он не пугается, со мной же вовсе разговаривает дружелюбно.
Я привык к тому, что люди, расслышав наши голоса у себя в головах, поначалу принимают их за собственный внутренний голос. Помню, я как-то пытался подшутить над одним бродягой, рассуждая в его ухе о художественных приемах да Винчи - он решил, что у него белая горячка, и до обидного быстро успокоился. Когда наши собеседники понимают, что с ними разговаривает бестелесный дух, то начинают неприлично орать, метаться и бросаться из окон. Это забавно только поначалу, чрезвычайно быстро надоедает. Я не люблю истерик и громких звуков.
Мальчик же только вздрогнул, обернулся и сказал:
- Спасибо большое. Но я пока поживу немного, если позволите.
Я был поражен такими изысканными манерами. Надо признать, в обществе Вейни и бродяг я давно уже истосковался по нормальной человеческой речи. Я был несколько опечален отказом разделить со мной мое одиночество, но, в конце концов, мальчик не собирался уходить, а мне то какая разница, живой он или мертвый. Это ему неудобно – ни летать, ни проходить сквозь стены. Но дело его, я не уговариваю, конечно. Когда-то, пару столетий назад, я был почти как этот мальчик и тоже не хотел умирать. Потом меня убили, но я не люблю вспоминать об этом. Это было довольно неприятный опыт, и я сперва так перепугался, словами не описать. А потом успокоился, привык. Во всяком случае смерть мне точно уже не грозит, а неуязвимость - это, согласитесь, плюс.
Мальчик тем временем осмотрелся и устроился рядом с камином, в двух шагах от меня, конечно, если шагать вперед и вверх. Он не без труда развел огонь, сдобрив влажные поленья листами старых газет, уселся на рваном тряпье, которое осталось здесь от прежних постояльцев, и достал из рюкзака пачку сигарет. Он курил, и его худые хрупкие руки казались лишенными плоти, словно на скелет натянули кожу. Мне было жаль мальчика. Я подошел к нему и тихо, с присущим мне дружелюбием прошептал: "Умри здесь и оставайся".
Мой особняк стоит в долине, невдалеке от небольшого провинциального городка, который в последнее время горит по ночам мерцающим оранжевым светом. Дом уже полуразрушен, он порой так скрипит и стонет, что даже мне становится не по себе. Здесь всюду пыль и паутина, мебели почти нет, ибо то, что не унесли прежние хозяева, стащили нищенствующие бродяги. Остался только истлевший диван со сломанными пружинами, пара стульев без ножек и портрет важного джентльмена во фраке, что висит над камином. Подозреваю, его просто не сумели снять. На полу валяются тряпки и старые газеты.
Я живу за портретом. За портретом сухо, темно, пыльно и спокойно. Изначально я жил на чердаке, но с тех пор, как дом опустел, условия там портились с каждым днем. Крыша давно уже протекает, а я не люблю слякоть, пусть даже влага мною более не ощущается. Что может быть отвратительнее вида почерневших гниющих досок? Я ценю печальную красоту запустения и разрушения, но гниль и грязь моя душа эстета перенести не способна. Внизу теплее и чище, да и люди время от времени появляются. Не то чтобы мне нравилось их пугать, но я ведь давно уже одинок. Мне нравится сидеть за портретом важного джентльмена и слушать их живые голоса.
Когда-то давно здесь жили люди. Поначалу, сразу после моей смерти, это была моя семья, потом – семья моего племянника. Потом они продали особняк и здесь появились чужие. Потом и они ушли. Дом пустует уже лет пятьдесят, по-моему. Я все хуже ориентируюсь во времени, время для меня остановилось, я наблюдаю за сменами времен года за окном, я вижу людей, которые приходят и уходят, но я не считаю ни то, ни другое. В любом случае - дом пуст. Здесь ночуют только бродяги и кошки. Изредка мальчишки из города заглядывают через забор, надеясь увидеть привидение, их шеи вытянуты, лица взволнованы и напряжены. Дом пользуется дурной славой, должен признать, и из-за меня тоже. Иногда мне становится так скучно, что я забываю о приличиях. Но основная ответственность лежит, разумеется, на Вейни, он всех пугает просто потому, что давно сошел с ума. Еще при жизни он был безумен, портил своим родителям нервы, лаял, убивал слуг – проще говоря, вел себя крайне недостойно. Потом он повесился, но ни капли после этого не изменился. По-моему только хуже стал. Хорошо, что мальчик его не боится.
Мальчик, говоря по правде, не боится ничего. Он просто пришел и остался. Идти ему было некуда, денег на жилье не было, а в наших краях все дожди, дожди... Он устроился подрабатывать в городе, продавцом в каком-то магазинчике. Платят ему скудно, но он хотя бы ест и откладывает на будущее, собирается уйти на поиски лучшей жизни рано или поздно. Буйств Вейни он не пугается, со мной же вовсе разговаривает дружелюбно.
Я привык к тому, что люди, расслышав наши голоса у себя в головах, поначалу принимают их за собственный внутренний голос. Помню, я как-то пытался подшутить над одним бродягой, рассуждая в его ухе о художественных приемах да Винчи - он решил, что у него белая горячка, и до обидного быстро успокоился. Когда наши собеседники понимают, что с ними разговаривает бестелесный дух, то начинают неприлично орать, метаться и бросаться из окон. Это забавно только поначалу, чрезвычайно быстро надоедает. Я не люблю истерик и громких звуков.
Мальчик же только вздрогнул, обернулся и сказал:
- Спасибо большое. Но я пока поживу немного, если позволите.
Я был поражен такими изысканными манерами. Надо признать, в обществе Вейни и бродяг я давно уже истосковался по нормальной человеческой речи. Я был несколько опечален отказом разделить со мной мое одиночество, но, в конце концов, мальчик не собирался уходить, а мне то какая разница, живой он или мертвый. Это ему неудобно – ни летать, ни проходить сквозь стены. Но дело его, я не уговариваю, конечно. Когда-то, пару столетий назад, я был почти как этот мальчик и тоже не хотел умирать. Потом меня убили, но я не люблю вспоминать об этом. Это было довольно неприятный опыт, и я сперва так перепугался, словами не описать. А потом успокоился, привык. Во всяком случае смерть мне точно уже не грозит, а неуязвимость - это, согласитесь, плюс.
-
-
16.03.2006 в 20:59-
-
16.03.2006 в 21:13-
-
16.03.2006 в 22:14Надеюсь, продолжение будет)))
-
-
16.03.2006 в 22:22Спасибо. :) Вполне вероятно. Оно будет, если сформируется в моей голове.
-
-
17.03.2006 в 08:29-
-
17.03.2006 в 11:53Если даже тебе интересно, придется писать. Спасибо, Сай. :)
-
-
18.03.2006 в 07:35Как бы то ни было, пиши!
-
-
18.03.2006 в 15:12