Актуально. Жизненно.

Я не раз говорил, что старомоден. Мои представления о чести и совести порой оказываются солидно устаревшими и для просвещенного общества почившими в бозе лет сто-двести тому назад. Я же до сих пор испытываю удивление, когда человек, претендующий на звание разумной высокодуховной личности, мимоходом сообщает о том, что копался в твоих личных записях в тот момент, когда ты ненадолго отвернулся, читал все, что смог прочесть, и думает по этому поводу следующее. Вне зависимости от степени трогательности и сентиментальности дальнейшей речи, вне зависимости от всей положительности вывода, сделанного на основе глубоко личных заметок и переписки, я испытываю лишь одно желание - избавиться от мрази, немедленно и навсегда. Для меня сама идея трусливо рыться в чужих вещах втихаря - тождестевенна подлости и низости.

Я знаю, что идеальных людей не бывает, и мирюсь со многим. Мирюсь с инфантильностью, слабостью, истеричностью - потому что это можно преодолеть. Мирюсь с дерзостью и высокомерием - потому что часто это неизменные спутники гордости. Мирюсь с лицемерием - потому что порой это признак хитрости и недюжего ума. Не обращаю внимания на самолюбование - потому что частенько сам этим страдаю. Но подлость, низость, бесчестие - уж увольте. Рожденный ползать летать не может.

---

Warning на меня. Прочесть, прежде чем приступать к эксплуатации.

Многие чувствуют во мне некую глубинную социопатию, выражающуюся в беспрестанной жажде одиночества, и время от времени указывают мне на нее, как на некий всем известный неоспоримый факт, тогда как сам я ничего подобного за собой не замечаю. Я отнюдь не считаю себя одиноким, у меня есть друзья, их не так много - но больше и быть не может, большинство из них живет чертовски далеко - но что поделаешь. Я вполне счастливый человек. Я был несчастен когда-то, тогда, когда еще не постиг искусства быть счастливым, теперь комфорт и спокойствие - мое естественное состояние. Я живу мелочами, работа-дом, прогулки по выходным, иногда с кем-то, иногда наедине с собой - быстро, легко, ветер срывает шляпу, город дышит, шипя автомобильными шинами, земля колышется при каждом его вздохе. Печатаюсь то там то здесь, работаю над собой в плане карьерного и личностного роста, самосовершенствуюсь по мере сил, меняюсь, учусь, вот и сессия приближается, черт, ведь только-только предыдущую сдал, откуда они с такой скоростью вылупляются, все эти сессии. По вечерам наблюдаю темнеющее в ярко-красном Рубедо небо, бьющегося в приступах творческой и прочей неудовлетворенности кота, глотаю книжки, шоколад и кофе. До тех пор, пока в один прекрасный вечер мне не позвонит кто-нибудь, к примеру, мой брат, и не спросит сурово:

- Ты куда пропал, сволочь ты эдакая? Случилось что?

- Нет, - отвечаю я, - в порядке все. Разве я пропал?

- Два месяца ни слуху ни духу, как корова языком слизала, а потом так невинно - разве я пропал? - язвительно возмущается брат.

- Да вообще-то я здесь, - смущенно отвечаю я, поводя плечами в недоумении. - Я все время был здесь. Меня достать несложно. Главное желание.

И я понимаю, что я злобная бездушная и бессердечная тварь, невнимательная и черствая, как каменная глыба. Я не чувствую времени, оно для меня меня тягучее и вязкое, как болотная жижа, которой пропитана земля моих предков. Я не чувствую разлуки, ибо люди, которых я люблю, для меня всегда рядом, они в моем сердце, как бы пафосно это не звучало. Я не одинок в своем уединении. И со свойственной мне глупой привычкой судить по себе я склонен полагать, что это взаимно. Что я присутствую в жизни моих друзей перманентно, где-то на краю их сознания, и они меня чувствуют, как и я их. Если кто-то месяцами мне не пишет, это отнюдь не значит, что этот кто-то обо мне забыл. У каждого своя жизнь и свои дела, свой город, свои сессии, своя работа над собой, свои коты, прогулки и кофе. Забегались, не успели, нет новостей, просто не хочется ни с кем говорить - так часто бывает. И если я сам захочу говорить с кем-то, если мне захочется поделиться новостями или просто услышать чей-то голос, я сам позвоню или напишу "Привет" и стану терпеливо ждать ответа. Это и есть самый легкий способ связаться со мной, просто написать знаменательный "Превед", я всегда отвечаю, я здесь, меня достать не сложно, главное желание.

Если своим длительным молчанием я умудрился кого-то задеть - простите милосердно, я не со зла, исключительно от недопонимания.

---

Дневник.

Совешенно я как-то не жив, господа.

На улице привязываются монахи неясной конфессии, предлагают просвещение и прочие ритуальные услуги. Видимо, я дошел до той степени лохматости, когда со стороны кажется, что мне необходим уютный гроб. Из чистого любопытства на монахов я внимательно смотрю и киваю, потом ухожу, а они что-то кричат вслед.

На улице привязываются буддисты. "У Вас такая артистическая внешность, такая хорошая аура, Вы учитесь на художника? Нет? Не важно, Вас ожидает большой успех, только купите нашу книгу". Привязываются уже в четвертый раз за последние несколько лет. Стало быть, с аурой и правда что-то не так, неужели она настолько разит наивностью и верой в колдунью тетю Машу? Пусть так, я продолжу скрепя сердце вежливо разочаровывать буддистов.

На улице привязываются не только монахи и буддисты, стало быть, весна. Получаю истинное удовольствие от нежного и заботливого отшивания интересующихся личностей, от перемены их озаренных счастьем лиц - от детской радости до полного неразумения языка предков. Пустота глаз при этом остается константой.

Привязываются прежние знакомцы, страдают и бьются головой о стену от причин, кои для человека здорового остаются загадкой. Скажите, почему люди бьются головой о стену, если много результативнее об асфальт, особенно с энного этажа?

---

Прочитал историю как то ли финны, но ли шведы раскопали у себя золотое месторождение, но вопреки традиционной логике решили не добывать там золото. Потому что кому оно нужно теперь, это дурацкое золото. А устроили они там что-то вроде курорта: некий среднестатистический турист может превратиться в золотоискателя, облачиться в одежды и намыть себе этого золота сколько сможет. И что якобы доходы от такого нетрадиционного решения проблемы превысили намного те, которые состоялись бы, устрой финны или шведы на этом месте прииск.

Всему верю. Посчитали, проверили, сделали маркетинговое исследование, стали делать деньги. Не из золота, а из стремления найти оное. У нас не понимают этой логики. Бизнес надо начинать не с раскапывания месторождений, а со строительства дорог. Чтобы к этим месторождениям можно было бы хотя бы подъехать. Будут ездить, будут тратить деньги. Останавливаться в гостиницах. Обедать в ресторанах. Заправлять машины бензином. И все ради того, чтобы покопаться в грязи.

---

Архангел Михаил.

Скульптура Архангела Михаила, небесного покровителя Беларуси, пронзающего копьем змея, расположенная рядом с костелом Симеона и Елены. Размах крыла, мощь и уверенность руки, гнев, исказивший несомненно красивые черты. Проще говоря, это стоит увидеть.

Большая часть фотографий сделана Морхин.



+ комментарии.

---

Нервные клетки не восстанавливаются. Даже у меня.

Я - выжатый лимон, иссушенный в праведной борьбе с глубинной душевной социопатией. Говорят, борьба и страдания укрепляют дух – неспроста я отчетливо чувствую, как он на глазах крепчает, волоча за собой на привязи физическую оболочку, солидно истрепавшуюся, поднадоевшую, но почему-то дорогую как память. Случается, что-то вроде и даром не нужно, а бросить жалко. За последнюю неделю имел возможность испытать в действии знаменитую притчу о козе, которую необходимо сначала завести, а после сдать обратно - и наступит великое счастье. Опыт удался.



Началось все с нижеизложенной истории о прибывшем в мою одинокую обитель офисе, который полторы недели регулярно посещали все мои сотрудники. Должен смущенно заметить, что история с офисом отобрала у меня немало сил, поэтому к приезду человека из Кемерово я находился в состоянии довольно плачевном. Этот факт нисколько не смутил человека из Кемерово, который был на редкость бодр и жаждал меня общать, чему я, замечу справедливости ради, не слишком сопротивлялся - как-никак я хозяин, он гость города. Первые несколько дней я был относительно подвижен и дружелюбен, сморило меня день на третий, как раз перед приездом гостьи из Москвы.

Мы с человеком из Кемерово смотрели некое музыкальное видео, содержание которого я помню очень слабо, ибо вместо него наблюдал глюки хронического недосыпа, намного более интересные и необычные. Было ночи часа три. В полвосьмого мне по обыкновению необходимо было вставать.

- Извини, но я хочу спать, - выдавил я сонно.

- Ну, с этим желанием нужно бороться, - радостно заявил мой гость.

Признаться, на фразу подобной степени наглости я даже не нашелся, что ответить. Я умолк в глухом восхищении, борясь уже с иным желанием - послать человека к чертовой матери, вежливо пожелав ему с интересом провести время с этой милой дамой.



Благо, на следующий день - кажется, это был следующий день, хотя не могу утверждать, в состоянии глобального недосыпа неделя порой сливается в одни гигантские сутки, похожие на безумного краба, размахивающего клешнями в попытках отхватить кому-нибудь голову - на следующий день приехала Морхин. Прекрасная девушка Морхин явилась в мой дом ангелом милосердия и вернула мне минимальный душевный комфорт, напомнив мне сквозь окутавший мое сознание сомнамбулический туман о существовании обыкновенной человеческой дружбы, дружеского внимания и редкой внутренней солнечности. Благодаря Морхин я вспомнил тех, у которых процесс общения меня не связан с восседанием на моей шее мертвым грузом и желанием развлекаться посредством моего хрупкого организма, будто он - новая кукла, желания и необходимости которой неинтересны, поскольку их не существует. И только это помогло мне не скатиться в глобальную мизантропию.



Последующие дни я провел с моей московской леди. Мало того, своим визитом нас почтил Инори, благодаря которому мы провели чудесный вечер с мокко, солидно переслащенным и превращенным в сахарный сироп по вине моих дрожащих рук. Инори лохматил нам волосы и фотографировал результат, очевидно желая заиметь на нас компромат. Это стоит представить - бледные, синевато-зеленые Ино и Морхин с всклокоченными волосами и смутными улыбками на лицах, над которыми аккуратно и ловко колдует бодрый Инори. Несмотря на то что по общей задумке колдовать должны были мы.



Нынче ночью уехала Морхин, утром - человек из Кемерово, днем - офис, утащивший вслед за собой телефоны и сотрудников. Пришел вечер, я наслаждаюсь уединением и покоем, уже позабытыми мною радостями, которые оттого приобретают особенный привкус глинтвейна, когда пьешь его, едва вернувшись домой с тридцатиградусного мороза, завернувшись в плед, при тусклом свете настольной лампы и с хорошей книжкой в руках. Я с успехом провернул фокус достижения абсолютного счастья и советую всем несчастным – заведите у себя дома толпу людей, которой с восьми утра до трех-четырех ночи необходимо ваше общество, внимание, ваш функционирующий мозг, приготовленная еда, комфортные условия, доброта, забота и прочие прелести – а потом избавьтесь от всего этого скопом. Эффект гарантирован только в том случае, если вы доживете до конца эксперимента.

@настроение: Спать и в Москву.

---

Тем немногим, кто интересовался, не умер ли я.

Я умер. Страшной смертью загнанной лошади, которую по жестокости не пристрелили. О причинах и подробностях моей трагической гибели я поведаю миру позже, сразу как воскресну. Ближайшие сутки я твердо намерен быть бесповоротно и решительно мертвым, бледным, хладным и строгим. И даже не пытайтесь колоть меня булавками и усыпать цветами.

---

Джулиан Барнс, "Любовь и так далее".

Во второй части дилогии лауреата Букеровской премии английского писателя Джулиана Барнса серьезный и ответственный Стюарт, ироничный шалопай и бездельник Оливер и их общая жена - для одного бывшая, для другого нынешняя - художник-реставратор Джилиан снова встречаются в классическом любовном треугольнике. Собственно, коротко для ознакомления: сюжет сводится к тому, что бывший муж Джилиан Стюарт, десять лет прожив в Америке и превратившись из скромного банковского клерка в преуспевающего предпринимателя, возвращается в Англию и решает возобновить отношения с бывшей женой и бывшим лучшим другом, который некогда эту жену немножко увел. В процессе выясняется, что Стюарт так и не сумел забыть свою первую любовь.



Книга построена весьма оригинально, как ряд монологов каждого участника событий, начиная от троицы главных героев и заканчивая детьми и родителями Джил. Все они будто обращаются к невидимому собеседнику, которым, надо полагать, является читатель, не только описывая произошедшие события, но и повествуя о своем понимании поступков окружающих, мотивации собственных поступков, своей жизненной философии. Это дает возможность понять и прочувствовать каждого персонажа книги, а также взглянуть на описываемые события его глазами - подчас один и тот же эпизод представляется его участникам совершенно по-разному. Наблюдать за тем, как каждый подробно разъясняет собственное поведение, будто пытаясь склонить читателя на свою сторону, весьма занимательно.

Стиль Барнса легко узнаваем - простой, легкий, ироничный, живой. События развиваются довольно медленно, однако книга читается легко и быстро.



Должен заметить, концовка меня немного разочаровала. Разумеется, она повешена в воздухе намеренно и лишний раз подтверждает мысль автора, выраженную в тексте устами Стюарта - за одной историей непременно приходит другая, поэтому истинной концовкой может быть только смерть. Однако в данном случае я не заметил и завершения данной конкретной истории, необходимого для перехода к следующей. Читателя, захваченного повествованием, несомненно будет интересовать дальнейшее развитие событий. Самостоятельное додумывание, это, конечно, прекрасно, но лично мне хотелось бы знать, что произойдет с героями книги в действительности, а действительность персонажа, как известно, может знать только автор. Поэтому, закрывая "Любовь и так далее", чувствуешь себя несколько разочарованным и думаешь - не может ли дилогия превратиться в трилогию?



***

Чтобы не забивать френдленту всяким никому не нужным мусором, замечу прямо здесь. День сегодня тянется и липнет, как кисель, но в принципе он довольно приятен на вкус, знать хорошо сварен. Кот вторые сутки смотрит телевизор, вальяжно развалившись прямо на полу и флегматично попивая молоко время от времени. Бездельник. Я при нем исполняю функции прислуги – убираю ошметки от разбросанных по всему дому сарделек, хожу в магазин, готовлю новые сардельки. Кстати, он рвался к компьютеру поведать вам что-то обо мне, но я не пустил его, посоветовав завести собственный журнал. Он оскорбился.



Кроме Барнса читал рассказы Кортасара в сборнике "Конец игры" и "37 лучших рассказов 2005-го года" от издательства "Амфора". Возможно, чуть позже напишу подробнее, пока могу только сказать, и то и другое - волшебно.

---

На полях.

Марик сидел на подоконнике на пятом этаже журфака БГУ и смотрел вниз, на проезжающий по улице Москвоской бело-голубой троллейбус, вздрагивающий и недовольно шевелящий рогами в предчувствии грозы. Лицо Марика, худое и нервное, как у многих выходцев из вымирающих от бесконечных инцестов чистокровных польских фамилий, выражало смирение и скорбь, что в сочетании с новеньким серым костюмом, который он надевал только на экзамены, смутно отдавало агентством ритуальных услуг.



Если вы думаете, что Марик своим серым костюмом и не менее серой физиономией выражал уважение профессорскому составу нашего университета, то вы не знаете Марика. Этот аристократ до кончиков музыкальных пальцев способен испытывать столь душераздирающее уважение только к себе. И именно поэтому всякий раз перед экзаменом он одевается с иголочки, тщательно причесывает свои черные патлы и с рыцарской самоотверженностью придает лицу насыщенный пепельный оттенок - в преддверии собственных похорон. Он не сомневается, что в случае провала незамедлительно отчалит в мир иной, и считает необходимым быть готовым к подобному печальному исходу. Не удивлюсь, если наши с Майей скромные деловые костюмы он искренне принимает за дань уважения его нескромной персоне.



Мы с Майей выбрались из аудитории, где древний монстр в юбке пытался выпытать у нас историю Речи Посполитой, и подошли товарищу, застывшему у окна надгробной статуей, гипнотизирующей взглядом троллейбус. Майя с победоносной улыбкой Афины Паллады на устах лукаво вопросила:

- Ну что, сдал?

- Не знаю как я, а нервы у меня точно сдали, - невесело ответил Мариуш, продолжая созерцать довольно убогий ландшафт улицы Московской.

- Советую избрать другой способ, - заметил я, удостоив кишащую автомобилями проезжую часть своим вниманием. – Высоко. Прическу испортишь, испачкаешься, грязь разведешь. Лучше ядом.

Марик наконец оторвался от завораживающих своим однообразием видов Минска и одарил меня пренебрежительным взглядом. Я пожал плечами и принялся рыться в сумке в поисках шоколада.

- Майя, - вдруг сказал Марик, - выходи за меня.

- О, спятил, - жизнерадостно констатировала Майя. - Я знала, что этим кончится. У нас в прошлом году девушка помешалась, филологический факультет, Рэми, помнишь, светленькая такая, бледная, еще Мильтона в оригинале читала, а после и декламировала.

- Только она потому помешалась, что ее мозг не выдержал обилия подаваемой информации, степени ее жирности и калорийности, - вставил я. - Что до мозга Марика, тот этот, напротив, от голода издох. Что ж, каждому свое.

- Я, конечно, немного подавлен этим массовым психозом под названием сессия, - сказал Марик как-то уж больно уступчиво для Марика. - Но сейчас я сидел там, в аудитории, над своим билетом, и понял вдруг, кого мне напоминает наша Майя. Как я раньше не догадался... Майя, ведь ты – точная ее копия, а я так много думал об этом, так часто видел это во сне. Ты ведь помнишь знаменитую романтическую историю про Черную Панну, про запретную любовь, тайный брак, коронацию Барбары и ее скоропостижную смерть, и безутешность Жигимонта?

- Слушай, ты можешь по делу, мне от одного Рэми хватает всей этой изысканной мути, - она метнула в меня фирменным испепеляющим взглядом, которым мы в походах не раз разжигали костер, будто это я заразил Мариуша словесным недержанием. Мне что-то сегодня доставалось по всем фронтам по части взглядов.

- Хорошо... - вздохнул Марик. - Я понял, что ты - реинкарнация Барбары Радзивил, а я - реинкарнация Жигимонта Второго Августа. Мы предназначены друг для друга. Ты прости, я ничего не могу поделать.

Мариуш только обреченно развел руками, не в силах сопротивляться велениям проказницы судьбы. Майя приложила пальчик к губам – она всегда так делала, когда погружалась в нелегкие философские раздумья.

- Это, конечно, самое романтическое предложение руки и сердца из всех возможных, - задумчиво проговорила она. – И я даже не могу опровергнуть сделанные тобой выводы. Но существует одна маленькая неувязочка.

- Какая? - Марик посмотрел на нее с надеждой. Бедняга, он совсем не хотел жениться.

- Ты не король, - Черная Панна хитро усмехнулась. - Так на кой черт мне выходить за тебя замуж?



Крыть было нечем. Марик впервые в жизни захотел жениться. А я ел шоколад и размышлял о том, что иные трагические любовные истории трагичны отнюдь не по вине обстоятельств. Они созданы для того, чтобы быть печальными и трогать сердца людей. В прошлый раз не вышло, ибо Жигимонт был король, в этот раз не вышло, ибо Жигимонт королем не был.

---

Офисная эпопея продолжается, или вторжение.

То ли у меня на лице отражается некая вселенская благость, то ли моя очевидная неспособность спустить с лестницы крупногабаритного человека дает о себе знать, но всякий раз, как у окружающих возникает необходимость в свободной жилплощади, эти окружающие вспоминают о моей большой квартире, в которой я ввиду своей комплекции занимаю до неприличия мало места. Нужно ли кому-то переночевать вдали от дома, побыть наедине с собой, побыть наедине со мной, побыть наедине друг с другом – все вспоминают обо мне. Коллеги мои не стали исключением.



Поначалу мне сообщили о намерении перевезти в мою одинокую юдоль скорби компьютер и сервер, дабы я мог работать на дому. Это показалось мне справедливым, и я дал согласие. Но по ошибке, по чистой случайности, по недоразумению во время перевозки компьютера ко мне переехал второй сервер, два офисных стола и все телефоны. Разумеется, вслед за половиной офисной техники приехала половина работников редакции. Вслед за первой половиной подтянулась вторая, соскучилась, вероятно, исстрадалась в одиночестве. Как всякая добросовестная саранча, первым делом редакция заинтересовалась содержимым кухни.



Что я мог поделать, кроме как жевать на балконе салат из огурцов и наблюдать за муравьиной возней в моей квартире. Пока захватчики обживались на новом месте, я бессильно страдал и мечтал о благословенном даре одиночества, о далеком острове Гренландия, о еще более далеком материке Антарктида, о Марсе, на котором по счастливой случайности нет жизни. Долго сомневался, убить ли себя или развернуть партизанское движение против оккупантов, остановился на втором варианте исключительно из нежелания лишать мир своей иногда скромной персоны.



Собственно, этой печальной и нравоучительной историей я хотел донести до общественности, что с сегодняшнего дня приступаю к поискам новой работы. Так что если кому-то вдруг нужен молодой, начитанный, интеллигентный, уступчивый, милый и мягкий, но в то же время умеющий быть энергичным и деятельным человек в качестве, к примеру, внимательного гувернера, терпеливого репетитора по английской грамматике, собеседника, которого кормят, домового, литературного раба... Или просто раба... То вы меня поняли.

---

Предзнаменования.

В последнее время всякий раз, как удается заснуть, снится всякая гнусность – трупы, тоннели метро, лестницы в подвалы, болота, вечное противостояние геев и скинхедов, работа. Сегодня наблюдал выкопанные гробы с полуиссушенными бабками, которым зачем-то было необходимо сворачивать шеи. В процессе сворачивания бабки, сколь бы иссушены они ни были, пищали скорбно, как поленья в костре.

Дойдя до пятой бабки, я подумал, не предзнаменование ли это, не знак ли, не предвестие ли печальных событий? Разумеется, бабки - оригинальный способ донести до человека весть надвигающегося несчастья, в прежние времена достаточно было бы воя волков, красной луны и стай каркающего воронья над домом. Но нынче мирозданию приходится выдумывать способы похитрей, ибо волков в нашей столице днем с огнем не сыщешь, красная луна на бордовом от фонарей небе смотрится вполне естественно, а воронье обосновалось на помойках да над церковью, заклеймив таким обраом помойки и церковь вечным проклятием.

Пытаюсь постичь суть бабок. Так ли они страшны, как мне почудилось? Ведь я сумел обезвредить каждую, каждая, попищав, затихла в моих руках. Не значит ли это, что моя воля восторжествует над любой опасностью, как бы замогильно ужасна она не была?

---

Записки на манжетах.

Марик на кухне уже заваривал матэ. Марик - это не Марк вопреки распространенному мнению, Марик - это Мариуш. В честь деда назвали, нашего общего деда. Собственно, дед - это единственное, что нас объединяет, все остальное, начиная с бабушек и заканчивая мнением о новых красных портьерах, у нас в корне различается.



Марик заваривал матэ, и я чувствовал густой терпкий запах из кухни, слышал, как Майя переворачивает страницы - Майя учила наизусть Вергилия, внимание на ее остром личике смешивалось с полным отсутствием мысли во взгляде. Я сидел за фортепиано и наигрывал этюды Шопена, едва прикасаясь к клавишам. Мне было скучно учить наизусть Вергилия, противостоять одержимой античной литературой Лидии Ивановне много интереснее. Нет, правда, это вовсе не лень, это всего лишь страсть к острым ощущениям. Придти на экзамен по античке, не зная наизусть всю античку - все равно что голыми руками сразиться с демоном из преисподней. Товарищи часто удивляются тому, что я не играю в компьютерные игры. Разве им объяснишь, что вся моя жизнь как компьютерная игра, только качество прорисовки иногда хромает.



- Ненавижу матэ, - сказал Марик, появляясь из кухни с подносом. - Не знаю, почему я пью его. Иногда мне кажется, что я персонаж какого-то дурного романа, автору которого очень хочется, чтобы я пил матэ.

- Нас придумал студент, - сказал я, сползая со стула на ковер, куда Марик незамедлительно водрузил свой поднос. - Сейчас он пишет все это на полях в конспекте высшей математики.

- Не он, а она, - возразила Майя, и в голосе ее блюзовыми мотивами зазвенел упрек. - Посмотри на себя, - она ткнула в меня пальцем. - Твой автор - женщина, это же очевидно.

- Всегда подозревал, что меня придумала ты, - согласился я.

- Если бы тебя придумала я, то ты бы курил и не был бы столь меланхоличен, - отрезала Майя. – И у тебя бы не было этих ужасных синяков под глазами. Та, которая тебя придумала – зануда.

- Тогда она не смогла бы придумать Мариуша, - резонно возразил я. Мариуш, лицо которого было перекошено в знак отвращения, а рот полон матэ, согласно закивал.

- Марика придумала я, - объяснила Майя. - А ты придумал меня. Все просто.



Автор сидел на кухне, склоняясь над конспектом по вышке, и тщетно пытался сосредоточиться. Кран отсырел, из него капало, из него не прекращало капать, сколько бы он не выжимал проржавевший металл. Кот спал. В голове жужжало стадо взбесившихся пылесосов.

- Господи, за что мне этот Вергилий? – простонала Майя.

- Это во имя жизненности, - сообщил автор. – Во имя реалистичности.

- А ты не мог бы придумать меня принцессой? – спросила она робко.

- Ну хорошо... - обреченно вздохнул он. – Только закончу с вышкой и перейду к истории Великого Княжества. Господи, как тяжело быть чьим-то создателем.



Господь только устало опустил веки в знак согласия, отрываясь на секунду от своего любимого романа. Последние пару тысяч лет он беспрерывно икал и уже не рад был, что ему однажды стукнуло в голову что-то придумывать, да потом еще записывать, развивать, дополнять.

---

По горячим следам.

Новости Вальпургиевой ночи: Православные "скинхеды" сорвали открытие гей-фестиваля.

"Православные скинхеды", это, должно быть, те скинхеды, которым понадобилась новая мотивация для битья лиц всех, кто не скинхед. Надо заметить, зрелище религиозных бабушек с иконами в обществе бритоголовой молодежи впечатляет. Собственно, суть религиозных бабушек часто заключается в том же, в чем суть скинхедов - борьба со всеми, кто не религиозная бабушка.

---

Очень страшное кино.

Была глубокая ночь. Устав от компании книг и компьютера, я выключил свет в квартире и закрыл за собой дверь в комнату. Не могу спать с открытой дверью, внимание неизбежно концентрируется на темном проеме и бессонница раскрашивает тьму всеми оттенками черного. И вот, я закрыл дверь и спокойно лег спать.

Странность я заметил, уже проваливаясь в дрему. Откуда-то доносились тихие звуки, в которых легко можно было определить человеческую речь, однако слова разобрать не представлялось невозможным. Голос был тонким, детским, гласные звуки растянуты будто плачем. Решив было, что мне по обыкновению снится кошмар, я попытался проснуться – но меня постигла неудача. Совершив еще пару попыток, я понял, что не сплю.

Я сел, включил прикроватную лампу и снова прислушался. Звуки и не думали прекращаться. Версии с соседями и улицей были мною отвергнуты как безосновательные – уж слишком близко находился источник звуков. Где-то за дверью, в моей погруженной во тьму синей гостиной что-то тихо стонало детским голосом.

Ощутив себя героем второсортного фильма ужасов, я мгновенно успокоился. По сценарию теперь я открою дверь и обнаружу лишь тишину и пустоту. И наверняка, когда я вернусь к себе, все начнется сызнова. Так обыкновенно и случается во второсортных фильмах ужасов.

Я открыл дверь. Полоса света из комнаты легла на синий ворсистый ковер в гостиной. На ковре сидел кот и грыз оранжевую плюшевую собаку. Внутри собаки еле слышно надрывался механизм: "Яааа собака ягозааа, ооочень умные глазааа, все собаки знают и все паааанииимааают".

---

Дневник.

Я знал, что рано или поздно наш подпольный цех по производству макулатуры постигнет кара небесная, и вот час расплаты настал. В четверг около пяти вечера я как ни в чем не бывало поднял трубку и услышал суровый мужской голос.

- Вы снимаете квартиру под офис? - спросил голос, очевидно ожидая, что под влиянием сквозящей в нем безжалостности собеседник расплачется и признается во всем.

- Нет, мы здесь живем, - небрежно ответил я, отпивая кофе правдоподобия ради. Последние несколько дней я действительно жил в офисе, следовательно, сказал чистую правду.

- Странно, - ответил голос, в котором почувствовались стальные нотки. - В администрацию президента поступило анонимное письмо о том, что вы снимаете квартиру под офис.

- Нет, мы здесь живем, - невозмутимо повторил я, складывая в сумку книги и канцелярские принадлежности в предчувствии побега.



После этого опытным путем было установлено, что вывезти из квартиры все офисное оборудование включая десяток рабочих столов, пятнадцать компьютеров и разнообразную верстальную технику, а также перетащить от соседей пару диванов и соорудить на кухне кухню - возможно за четыре часа. Когда проверка доползла до нашей скорбной юдоли, в убого обставленной квартире в гордом одиночестве сидел главред в спортивных штанах и сжимал в руке стакан с водкой. Вокруг него громоздились бутылки от той же водки, пива, кока-колы, машинного масла, тройного одеколона, молочка для снятия макияжа - всего, что обнаружилось на балконе у соседки.

- Ребяааата, - передразнивая небезызвестного Ипполита, главред широко улыбнулся и раскрыл объятия шокированным людям в черном.



Через полчаса товарищи из администрации президента общими усилиями допили водку, слушая повествование о скромном одиноком редакторе, забытом и несчастном, выставленном из родного дома шумным провинциальным семейством жены. Только сын иногда навещает его в его отшельничестве - да, разумеется, именно он ответил на звонок.



Теперь, гордо сидя на компьютерах, чувствую себя революционером, удачно провернувшим секретную операцию. Опасность была близка, но осторожность, смекалка и организованность коллектива помогла нам успешно выйти из ситуации. Осталось одно - сидеть тихо и ждать, пока буря уляжется. Дух революции витает над моим челом и смешивается с сигаретным дымом. Я ли не мечтал о приключениях?

---

Записки на манжетах.

Он со всей ответственностью пытался заснуть, но мигрень тупым штопором вгрызалась в виски, крошила черепную коробку и дымом сигарет "Беломор" взбивала в сливочный крем ее содержимое. За его потемневшими как предгрозовое небо веками плясали кроваво-красные осенние листья, превращая краткие минуты дремы в какой-то босхианский ад. Когда простынь под ним измялась и приняла форму морской звезды, он не выдержал, встал и, схватив первую попавшуюся книгу, переместился в гостиную.



Он уселся в кресле, перекинув ноги через подлокотник, и хрустнул корешком некоего новомодного шедевра под пестрой обложкой. За окном шумел дождь, в комнате пахло сыростью и ментолом, водой и землей, свет настольной лампы оставлял золотые луны на крутых боках бокалов, на диване спал кот, и его мягкие лапы торчали вверх, как антенны, принимающие сигнал из космоса. Между зубов у кота виднелся бледно-розовый язык, самый кончик - но разглядеть все же можно.



- Поешь, - сказала Майя, загрохотав оконными рамами. Грохот отозвался у него в голове пушечной канонадой.

Он всегда худел во время затяжных приступов мигрени. Он и так был непомерно строен, а во времена мигрени истончался, как утренние сумерки в лучах восходящего солнца, и приобретал вовсе призрачные очертания. Это отражалось не только в зеркалах, но и на людях, вместо "привет" они говорили "поешь", вместо "пока" тоже. Часто они говорили "поешь" просто так, бессмысленно, вместо тишины. Он даже считал, что давно пора изобрести некий генератор мигрени вроде дыма сигарет "Беломор" и ввести в продажу как средство для быстрого похудания.

- Куда ты? - спросил он, когда Майя распахнула окно.

- Я вниз, за котами, - ночной ветер всколыхнул ее волосы, и она зябко повела плечами. - Все коты там.

- Погоди, - он заволновался. - Там вся фигня в лапах. Понимаешь, он падают на лапы. А ты упадешь на асфальт.

- Что с тобой? - удивилась она. – Пойми, лапы – не главное. Никакой фантазии... Мигрень?

- Не без нее, - согласился он, наблюдая, как она садится на подоконник и перекидывает ноги на ту сторону. Русые пряди хлестнули по гибкой спине - и она исчезла.



Он встал, накинул куртку и спустился по изгаженной местной шпаной лестнице в ночь. Майя лежала под окном между прошлогодних листьев и котов, подставив лицо дождю. Он присел около нее, приложил палец к тонкому запястью. Там, внутри, было тихо. Майя смотрела вверх, дождь падал с неба навстречу ее взгляду и ласкал ее лицо.



Решив не мешать, он забрал котов и поднялся в квартиру. Закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, пытаясь вспомнить свое имя. Кот пошевелился и как бы невзначай вытянул одну из лап, переднюю правую, в его направлении. Эта антенна теперь принимала его мысли.

"Спасибо за беспокойство", - подумал он.

- Мррр, - глухо промурчал кот, выражая усталую поддержку.

"Напишут же", - размышлял он, пролистывая снова диалог с Майей.

- Мррр, - недовольно согласился кот.



Потом он проснулся. На часах болотным огнем светилось 5.15. За окном шумел дождь, в комнате пахло сыростью и ментолом. Он встал, отметил пробуждение двумя таблетками спазмалгона и написал смс Майе: "Во сне читал про нас книгу. Довольно убого и безыдейно. Пробуй еще."

Майя смс не получила. Она лежала под окном и смотрела вверх, дождь падал с неба навстречу ее взгляду и ласкал ее лицо.

---

О коллекционировании.

Всю жизнь я вижу в себе два явных, но противоречащих друг другу чувства: почтение и пренебрежение к коллекциям. В этом сплетении переживаний, которым явно наделен не я один, есть изнанка, видимо, и пойманнная гениальным Фаулзом. Недавно я посмотрел экранизацию его романа: как и сам роман она исправно угнетает.

У меня было и есть довольно много редких вещей. Книги с автографами и дарственными надписями писателей, антиквартные книги, в конце концов, тот же немецкий фарфор, которые поныне украшает мои полки. Кофе по утрам я пью из чашки, сделанной еще в девятнадцатом веке. Но все это досталось мне по наследству, в подарок, от странных людей, которым я помешал это выбросить. У меня никогда не хватило бы ни сил, ни желания продолжить коллекционирование всего этого хлама, ценного в первую очередь тем, что это никогда не повторится.

В коллекционерах есть что-то притягательное и отталкивающее одновременно. Никак не примирить в себе эти эмоции.

---

О природе творчества.

С Лерой я познакомился в той больнице, где отмирающую психику добивают мышьяком и ставят в нее пломбу. Юным шестнадцатилетним подростком, по счастливому стечению обстоятельств оказавшимся заточенным в четырех стенах, не пропускающих свежий воздух, родных и близких, я сидел на широком подоконнике в своей палате и созерцал раскинувшийся предо мной вечереющий Минск. Кладбище под окном располагало к размышлениям о бренности бытия, ночь над городом шептала о свободе, лиричность обстановки вызывала приступы мизантропии. Согласитесь, не самое лучшее состояние для новых знакомств. Но психи, как известно – люди подневольные. В палату ко мне зашел сам глава отделения и хрипловато-сладким, как стон Бориса Моисеева, голосом проговорил:

- А сейчас я познакомлю тебя с кем-то, кто обязательно тебе понравится.

Я обреченно простился с городом и испытующе посмотрел на главу отделения. Глава отделения радостно улыбался, как ребенок при виде пойманной букашки, которой он готовится оторвать лапки. Я всерьез забеспокоился за свою молодую жизнь, но выбора у меня не было. Глава отделения представлял собой абсолютную власть в раскинувшихся вокруг меня бело-голубых чертогах больницы.



Когда он указал мне на сидящую в коридоре женщину, я сперва решил, что ей не более двадцати пяти - невысокий рост, тонкая гибкая фигура, изящная, немного небрежная поза, присущая уверенным в своей привлекательности дамам, прическа - аккуратное каре. И только когда я смог разглядеть ее лицо в подробностях, стало ясно, что она много старше.



Лере было около сорока. Она была художником, весьма талантливым художником, однако выставки ее проводились с переменной частотой, а известность распространялась лишь на узкие круги посвященных. Громкого успеха она не добилась оттого, что у нее не было ни коммерческой жилки, ни своего агента.

Одна была художником, я увлекался портретной графикой – это и была одна из причин, подтолкнувших медперсонал к идее нашего знакомства. Вторая причина была интереснее - она тоже отличалась пристрастием к подоконникам и вечернему Минску. Начались подоконничные беседы. Разницы в возрасте я не ощущал. Вовсе не потому, что она была психологически младше своих лет. Просто у нее не было возраста. Она была ребенком и старухой одновременно.

Как оказалось, в больничке Лера была не впервые, что не мешало ей казаться спокойным счастливым человеком. Однажды она раскрыла мне секрет этого парадокса:

- Я здесь прячусь от людей. Хорошо, что в отделение никого не пускают, не разрешают звонить. Иногда необходимо оторваться от всех ненадолго.



У Леры был муж. Муж, которого она любила. Лет за десять до нашего знакомства он ушел от нее и женился на воспитательнице детского сада, которая вскоре чудным образом перекинулась в домохозяйку. Между тем он продолжал помогать Лере, в сложные годы она полностью существовала за его счет, а существование ее стоит отнюдь не дешево.

Он любил ее. Но совместная с ней жизнь оказалась для него непосильным грузом. Эфемерная субстанция, которую принято звать музой, отнимала у Леры столько времени и энергии, что в один прекрасный день муж почувствовал себя третьим лишним.



У Леры был сын. Сын, которого она любила, и который боготворил ее в ответ. Однако сын довольно часто переезжал жить к отцу. И не потому, что ему не нравилось проводить время с матерью, напротив, с ней ему было максимально комфортно. Но у папы кормили. Иногда даже вкусно. Ребенок оказался перед сложным философским выбором между духом и плотью, и физиологические нужды часто оказывались превалирующими.



После нашего выхода из застенок я побывал у Леры в гостях. Большая стильно оформленная квартира, полы с подогревом, запах китайского зеленого чая, ворсистые ковры, ворсистая мебель. В большой комнате, которую по стандарту принято делать гостиной, мебели не было вовсе. Стены были увешаны картинами, на полах стопками стояли картины, у окна мольберт - и картина.

Лера писала виды ночного города, того самого, который мы так часто наблюдали из окон больницы.

- Смотри туда, - говорила она, когда мы в обнимку стояли за мольбертом и она указывала в сторону открытого окна, за которым виднелись крыши, фонари, верхушки деревьев. – Ночью это вовсе восхитительно. Никогда, никогда не передать...



Сейчас ей сорок пять. Муж звонит все реже, сын поступил в московский вуз и обосновался в стольном граде. В огромной стильно обставленной квартире, где запах зеленого чая, она осталась одна.

Она может часами лежать на ковре и смотреть в потолок, путешествуя взглядом по неровностям и трещинам в побелке. Она может дни напролет гулять по городу, спускаясь от Октябрьской к Немиге, по мосту до Троицкого предместья, через парк к театру Оперы и балета. Ночью она стоит у распахнутого окна и пишет ночной Минск. Она не умеет быть хозяйкой, женой и матерью. Она умеет только писать картины и быть красивой. Быть счастливой и любить.

---

Мимолетное.

Боже мой, все эти коты, по весне они валятся из окон и падают, падают наземь, как пожелтевшие листья в октябре...

---

Лёня.

Сверло в моей голове мутировало и приобрело размеры необычной формы фонарного столба. Само наличие цельной головы удивляло. Сквозь затуманенные кровавой пеленой зрачки я наблюдал двоих представителей племени человеков, которые неожиданно завелись в моем доме. Двое перманентно ели и смотрели телевизор. Телевизор показывал странное.



До сих пор не понимаю, был ли виденный мною фильм реальностью или игрой воспаленного разума. Склоняюсь все же к первому варианту, ибо несмотря на то, что мое сознание скособочено, как подгнивший сарай, я уверен, что просто не в состоянии сгенерировать подобное. Уровень гениальности, двусмысленности и эпатажа восхищает.



Главным героем действа был мальчик лет девяти. Началось все с того, что мальчику виделась корона, надетая на его русую голову. Не успели заведшиеся у меня двое обсудить всевозможные психотропные препараты, способные вызвать подобные галлюцинации, как мальчика выручил из рук милиционера другой мальчик, лет тринадцати, по имени Лёня. Наш герой погнался за удаляющимся Лёней и выдал следующее:

- Подождите... Я хотел сказать Вам, что я... Я...

Затаив дыхание, мы ждали сакраментального "Я люблю Вас..."

- Я благодарен Вам, - выдавил мальчик, смутившись наших пристальных взглядов.

"Лёня стал тем, кого он любил больше всего в его жизни", - сообщил много менее робкий и совершенно бестактный рассказчик.



На протяжение всего дальнейшего действия наш мальчик преклоняется перед Лёней, судорожно ища взаимности. Фильм переполнен романтикой в виде томных взглядов, клятв в вечной дружбе и кадров с бегущим навстречу Лёне мальчиком - руки раскинуты, волосы развеваются на ветру. Добившись внимания Лёни, мальчик сталкивается с новой проблемой - с травлей со стороны общества и невозможностью остаться наедине с возлюбленным. Единственный шанс этой запретной любви - открытое море, в которое Лёня ежедневно выходит на хлипком суденышке.

- Никакого моря без старших, - говорят ему родители.

- Но Лёня уезжает в другой город, - плачет мальчик. – Я хочу побыть с ним в море.

"Наедине", - хором дополняет просвещенная аудитория.

Увы, любовь двух юных сердец так и осталась платонической. Однако после отъезда Лёни белокурый Лёнин приятель подошел к нашему герою и робко предложил:

- Хочешь быть моим другом?

Мальчик печально улыбнулся. Нескромный рассказчик сообщил: "Они были вместе всю жизнь".



Все это транслировалось по каналу "Детский мир", хотя на мой взгляд детям до восемнадцати такое смотреть строго не рекомендуется во избежание непоправимых психологических отклонений. Даже я был немного смущен этой суровой и правдивой историей любви и несбывшейся страсти с привкусом соли и запахом марихуаны.



Тем временем двое закончили есть и покинули мой скромный приют, последовав за стаей и оставив меня переживать случившееся в одиночестве. Мой глубоко сентиментальный кот, опечаленный столь быстрой изменой Лёне, забрался ко мне на колени и свернулся в дрожащий депрессивный комок. На кухне закипал чайник. Небо пахло лавандой.