"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
На днях со мной случилась небольшая война в лучших иезуитских традициях. Борьба велась за власть с одной стороны и за справедливость и человеческое достоинство с другой. Я пережил боевые действия с неожиданным для себя самого терпением, но теперь, после их завершения, чувствую себя попавшим под лошадь Остапом. Пребываю в прострации и отслеживаю дожди.
Мир приобрел интересную ясность. Июньские грозы казались смутными и размытыми в ту пору, когда я с завидной регулярностью под них попадал, ломал зонты и раздраженно мок. Теперь, когда я наблюдаю дожди из окна, они кажутся неожиданно четкими. Реальность становится значительно более реальной, если наблюдать ее из партера.
Недавно на дружественном ресурсе я уже упоминал, что воспринимаю жизнь как сон и текст как реальность. Мое сознание функционирует в литературном пространстве значительно более живо, чем в пространстве внешнего мира. Память фиксирует тексты, в то время как реальные события проходят смутно и будто бы на периферии. Надо было раньше догадаться, что при необходимости рассмотреть мир достаточно убрать себя из контекста. Иногда мне нравится быть подставкой для шляп.
Мир приобрел интересную ясность. Июньские грозы казались смутными и размытыми в ту пору, когда я с завидной регулярностью под них попадал, ломал зонты и раздраженно мок. Теперь, когда я наблюдаю дожди из окна, они кажутся неожиданно четкими. Реальность становится значительно более реальной, если наблюдать ее из партера.
Недавно на дружественном ресурсе я уже упоминал, что воспринимаю жизнь как сон и текст как реальность. Мое сознание функционирует в литературном пространстве значительно более живо, чем в пространстве внешнего мира. Память фиксирует тексты, в то время как реальные события проходят смутно и будто бы на периферии. Надо было раньше догадаться, что при необходимости рассмотреть мир достаточно убрать себя из контекста. Иногда мне нравится быть подставкой для шляп.