"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Я пропал в текстах, но существую. И периодически мне все еще хочется довести свой фанфичный замысел до финала, поэтому вот продолжение "Цветных картинок" ("Магистр", Сюэ Ян/Сяо Синчэнь, сказ о рыбах, осени и моральной дилемме, все еще не закончено).
В предыдущих сериях: здесь.
Цветные картинки. Ноябрь.9. Всю ночь Сюэ Яна душил кашель. Утром он проснулся поздно, не обнаружил даочжана в комнате и, в одно мгновение перепугавшись до темноты в глазах, как был, босиком, в штанах и рубахе, выскочил из дома.
Даочжан сидел на дощатом крыльце, скрестив ноги, и как ни в чем ни бывало пил чай: темные волосы аккуратно уложены, на колени накинуто одеяло, тонут в мягких складках нежные длиннопалые руки, на низком столике пышет паром глиняный чайник. Обернувшись к Сюэ Яну, даочжан невозмутимо сказал:
— Доброе утро.
— Не что чтоб очень, — усмехнувшись, проворчал Сюэ Ян.
Голые стопы обжигало холодом. Хотелось без лишних разговоров связать Сяо Синченя и положить на чердак, как мешок с сухой мятой.
Но было нельзя.
Даочжан сгреб с коленей одеяло.
— Возьми. Замерзнешь.
— Сиди уж, — отмахнулся Сюэ Ян. — Еще заболеешь и опять помрешь. Возись с тобой потом.
Он вернулся в дом и накинул высохшее за ночь ханьфу, сунул нос в стряпню, что готовила старуха, распорядился о количестве специй, нашел корзинку, полную булок, и взял одну. Откусив кусок, снова вышел к даочжану. Тот, спокойный, здоровый и живой, хоть и укутанный по-прежнему в странную оглушенность, мелкими глотками цедил чай.
Перед ним стояли две чашки.
Настроение было сложным: непривычная раздражающая растерянность соседствовала с какой-то эйфорической легкостью. Сюэ Ян налил себе чаю — желтоватая жидкость дохнула ароматным паром — и уселся, оперевшись лопатками о балку крыльца и с наслаждением вытянув ноги на ступеньки.
Дождь закончился, стало теплее, в разрывах быстро плывущих облаков мелькало прохладное солнечное золото. Старые локвы во дворе сбрасывали на землю последние листочки, и раздетый мир казался прозрачным, как вода. На болоте что-то крякало, откуда-то пахло костром. Даочжан белел справа, время от времени постукивая чашкой.
Конечно, все то, что Сюэ Ян, переполошившись, наобещал прошлым вечером, он выполнять не собирался. С походом пора было заканчивать — хотя бы потому, что даочжан вел себя настораживающе и в любой момент мог выкинуть что угодно. Сюэ Ян не собирался смиренно ждать этого, опустив то, что осталось от его рук.
За выступом крыльца колыхалась, привлекая внимание, одинокая травинка. Покончив с чаем, Сюэ Ян сорвал её и сунул в рот.
Поселение было симпатичным, живописным, обрамленным горными хребтами. Людей мало, но дома не бедные, есть куры и козы. К тому же зимой отсюда наверняка не выбраться без меча. Чем меньше шансов у даочжана снова предаться блажи шататься по миру под дождем, тем лучше.
Сюэ Ян, жуя травинку, размышлял о том, как проверить наполненность старухиных погребов, когда Сяо Синчень сказал:
— Так пахнет листвой, что у меня голова кружится. Расскажи, что ты видишь.
Сюэ Ян глянул на даочжана с недоумением. Тот казался задумчивым и каким-то разомкнутым, будто в нем приоткрылось что-то, еще вчера наглухо заколоченное. Сюэ Ян вздохнул — до чего же даочжан смешной — и закинул ногу на ногу.
— Ну... Ввижу локвы, старые, похожие на плешивых старикашек. За локвами болото: настолько угрюмое, насколько можешь представить. Не щади фантазии. Дальше гора, внизу бурая и лесистая, сверху черная каменная. На ней туча, как шапка на Цзинь Гуанъяо, — Сюэ Ян покосился на Сяо Синченя. — Еще даочжана вижу. У него белая одежда, длиннющие волосы и съехавшая лента поперек лица.
Даочжан ожидаемо нахмурился и вскинул руку, чтобы поправить идеально повязанную ленту. Сюэ Ян улыбнулся.
— Готов спорить, его легко облапошить. А ты как думаешь?
Сяо Синчень, усмехнувшись, уронил руку в одеяло. Сюэ Ян решил, что если до весны не вытряхнет его из меланхолии, то будет в себе разочарован.
— Позавтракаем — и пойдем дальше, — сказал даочжан.
— Куда? — без особой надежды, просто для поддержания беседы спросил Сюэ Ян.
Но даочжан внезапно ответил.
— На горе недалеко отсюда есть уединенный монастырь. К вечеру будем там.
Сюэ Ян насторожился.
— И что тебе там нужно?
— Покаяние, — пожал плечами даочжан.
10. Действовать надо было быстро, поэтому перво-наперво Сюэ Ян, отлучившись к соседям за луком, организовал на указанной даочжаном тропе камнепад. Пришлось попотеть и до полусмерти замерзнуть на черном, как уголь, ветреном горном склоне, но Сюэ Яну нужно было время.
Было ясно, что к монастырю даочжана подпускать нельзя — потом не выкуришь и за сто лет. И что тогда делать Сюэ Яну? Шататься под стенами, бросая тоскливые взгляды на окна в надежде увидеть белый силуэт? Картины глупее и не придумаешь. Самому проникнуть в монастырь, изобразив благочестие? Этот вариант не стоило отбрасывать. Но Сюэ Ян не был уверен, что у него хватит актерских способностей на долгое представление и, главное, терпения, чтобы не прирезать между делом пару лицемерных монашков.
Таким образом, держа даочжана подальше от монастыря, Сюэ Ян заботился о жизни и благополучии его обитателей. Похвалив себя за милосердие и душевность, Сюэ Ян улыбнулся.
Когда дело было сделано, он взглянул на крошечное поселение, потерянное в безграничной буро-коричневой осени, как монетка в потоке, подумал о том, чем занят внизу его даочжан, и почему-то почувствовал себя сказочно сильным, хитрым и способным на что угодно.
Когда он появился на пороге старухиной хибары со связкой лука в руке, в деревне уже разгорался переполох. Сяо Синчень был во дворе, занятый неумелыми попытками подлатать крышу бабкиного курятника. Вскоре крики о камнепаде достигли его порозовевших на холодном воздухе ушей, и даочжан нахмурился, выпрямился. Несколько секунд казалось, будто он пытливо смотрит на Сюэ Яна отсутствующими глазами.
— Ладно, — сказал он наконец, касаясь лба тыльной стороной ладони. — Пойдем в обход. Получится на пару дней дольше.
Над белоснежной даочжановой повязкой отпечатался грязный след. Кровельное искусство так и не далось Сяо Синченю — курятник выглядел скорбно.
— Не ты ли сказал, что на тропе покаяния каждая случайность это знак судьбы? — не вынеся этой душераздирающей картины, Сюэ Ян отбросил выполнивший свою миссию лук на край старой телеги и направился к курятнику. Не то чтобы ему было дело до каких бы то ни было хозяйственных построек в Поднебесной, но его собственный даочжан совершенно не обязан был о них мараться, а способов остановить его, помимо помощи, не существовало.
— Верно, — кивнул даочжан. — И судьба говорит, что надо идти в обход.
— Давай хоть еды возьмем побольше, — предложил Сюэ Ян, брезгливо ковыряясь в прогнивших стропилах. — И одеял. Подержи, здесь нужно чуть больше рук, чем у меня есть.
Слепо пошарив перепачканной ладонью по покрывавшим крышу курятника связкам сухой травы, даочжан коснулся пальцев Сюэ Яна, нахмурился и замер.
— Да, здесь, — ухмыльнулся Сюэ Ян, довольный тем, что это идиотское занятие принесло хоть какую-то пользу, и, неохотно достав руку из-под даочжановой, легонько и как бы невзначай погладил напоследок тыльную сторону его ладони. — Так вот подумай, изувер. В дичь идем беспросветную. Ни одного села на много ли.
Даочжан помолчал. Плотоядная курица рылась в земле у его ног, пожирая трупы жуков, и задевала дерзким хвостом край белого ханьфу.
— Дело в том, что у меня нет денег, — признался он наконец в очевидном.
— Что ж, зато у тебя есть я, — улыбнулся Сюэ Ян, прикручивая к стропилам связку сухой травы. — Я как раз узнал о возможности подзаработать человеческим способом. Если ты, конечно, не решишь, что болотных гулей тоже состряпал тебе я. Это, конечно, позор, но держать живых людей в трясине я еще не научился.
Даочжан болезненно нахмурился — шутка ему не понравилась. Что ж, у Сюэ Яна были другие.
Он уже готов был изложить свой план, когда выглянуло солнце — и в волосах даочжана коротко блеснула пыльным осенним золотом одинокая соломинка. И вдруг что-то дернулось в груди, сдавило горло, мир качнулся, съеживаясь и серея, теряя краски и звуки, и Сюэ Ян не раздумывая ухватил жуткую былинку и отбросил ее в грязь, как мерзкое насекомое.
Даочжан удивленно разомкнул губы и отпустил связку сухой травы, которую придерживал. Та, печально прошуршав, шлепнулась на землю.
— Ненавижу солому, — прошипел Сюэ Ян прямо в изумленное, порозовевшее лицо Сяо Синченя.
И аккуратно стер с высокого лба грязное пятно.
11. Погода портилась. Усилился ветер, на востоке клубилась туча, фиолетовая, как гигантский кровоподтек на обиженном лице неба. Бредя рядом с даочжаном по знакомому болоту, которое еще позавчера мечталось никогда не увидеть вновь, Сюэ Ян бросал на нее одобрительные взгляды. Впервые с тех детских пор, когда сапожник в Куйджоу позволял ему в непогоду прятаться в теплой подсобке, пропахшей свежей кожей, Сюэ Ян был рад надвигающемуся шторму.
Правда, в одну такую ненастную ночь тот сапожник навалился на него, спящего, и стал елозить руками по его телу, сдирая одежду. Сюэ Ян вывернулся и полоснул мерзавца тупым ножом по щеке. А через пару недель сжег его обувную лавку. Полыхало празднично, на весь Куйджоу.
Сюэ Ян улыбнулся воспоминаниям.
Даочжан, легко ступавший по вязкой темной жиже, напоминал парус в штормовом море — белое ханьфу хлопало на ветру, взлетала в волосах легкая ленточка. Лицо у даочжана было сосредоточенное, прислушивающееся.
— Не видно ничего, кроме грязищи, — сообщил Сюэ Ян, выплевывая лезущие в рот волосы. — Бесконечной бурой грязищи с редкими пучками вернувшейся с того света травы. При виде нее я чувствую какое-то страдание вот здесь, — он взял белую руку даочжана и приложил к черной, влажной ткани на груди. — Возможно, это бьется в агонии мое чувство прекрасного.
Даочжан скупо улыбнулся и отнял руку.
— Не видишь ничего похожего на гулье гнездо?
— Ты знаешь, вижу, — рассмеялся Сюэ Ян. — Примерно, дай-ка поточнее определить направление, везде, — он пнул прыгнувшую ему под ноги жабу, и та влажно шлепнулась в тину в паре метров впереди. — Если бы я восстал из могилы в любом качестве, я поселился бы прямо в тех соплях, где сейчас застрял мой сапог, и больше ничего бы не искал. Местечка уютнее не придумаешь.
Даочжан фыркнул и усмехнулся. Потом отвернулся куда-то к дальним горам, и перед глазами Сюэ Яна забилась в смятении белая змейка в черной паутине волос.
Готовясь к походу, Сяо Синчень подробно расспросил местных жителей о гулях, которые периодически появлялись в деревне. Выяснилось, что каждый год село приносит обитающей в болоте нечисти что-то вроде дани: чаще всего еду, посуду и ткани. Несколько раз приходилось жертвовать детьми. А заведует инфернальным налогообложением местная знахарка, сведущая в темных искусствах.
Сюэ Ян восхитился хитрости этой стервы. Нечисти, нуждающейся в еде, он еще не встречал.
Даочжана девица ожидаемо обходила стороной, но старуха, у которой они жили, оказалась ей родственницей. Вцепившись в даочжанов рукав, бабка битый час причитала о том, как помогает людям знахарка, как бесценны ее лекарские навыки и как благороден риск, которому она подвергает себя ради деревни. Даочжану едва удалось объяснить, что он не собирается вмешиваться в дела людей.
А вот Сюэ Ян подумывал вмешаться. Хитрые стервы могут быть опасны, особенно если отобрать у них кормушку.
Примерно об этом размышлял Сюэ Ян, когда темный горный пейзаж перед его глазами метнулся вверх, а потом сменился мокрой вонючей темнотой.
12. Пару раз глухо булькнула грязь — и звуки исчезли. Осталась только мокрая безвоздушная тишина. Что-то вцепилось Сюэ Яну в ногу и тянуло вниз, сладострастно елозя скользкими отростками по бедру. Что-то мертвое. Сюэ Ян щелкнул пальцами — и хватка разжалась. Он рванулся вверх. И внезапно что-то дернуло его за плечо и поволокло.
Свет и воздух одновременно ворвались в его глаза и легкие, ослепляя и оглушая, и он не сразу разглядел за расплывающимися белыми бликами тревожное лицо даочжана.
— Живой? — быстро спросил тот, слепо его ощупывая.
В ответ Сюэ Ян, глянув за даочжаново плечо, прохрипел:
— Сзади.
Лицо даочжана исчезло, сверкнула в сумрачном воздухе ледяная молния Шуанхуа.
Сюэ Ян тяжело поднялся, опираясь на Цзянцзай. Быть мокрым с ног до головы на пронизывающем ветру ему не понравилось. Зато понравилось смотреть на даочжана, иномирно белого в этом темном аду — рубя гулей одного за другим, он весь был рок и неумолимость. Наконец-то какое-то подобие вменяемого Сяо Синченя, настолько в своем уме, насколько позволяла природа. Сюэ Ян улыбнулся. Когда-то, он помнил, эта картина одновременно бесила его до жути и возбуждала какой-то зудящий азарт: уж он справится с этим самопровозглашенным лунным божком, уж он его проучит.
Кто мог знать, что эта история приведет его в ту лужу, в которой он сейчас находился?
Взглянул под ноги Сюэ Ян не зря. Из ямы, в которой он только что искупался, вынырнула гнилостная черная голова, потом другая. Обе уставились на Сюэ Яна пустыми глазницами с нескрываемым вожделением. Сюэ Ян с досады пнул одну из голов сапогом, и та треснула, как перезрелый арбуз.
Потом он срубил обе, достал талисман и запечатал гнездо.
Никакого покоя.
Гулей оказалось много. Они ползли из ям, язвами покрывавших землю, дружескими компаниями, как посетители из таверн перед наступлением комендантского часа. Шуанхуа метался по пронизанному болотными миазмами воздуху, как хищная птица. Даочжан, ослабевший без практики, отступал.
Какая-то наглая гнилушка посмела схватить его сзади за талию, и Сюэ Ян мстительно щелкнул пальцами. Гуль послушно отошел и в несколько мощных хрустящих ударов оземь самоликвидировался. Даочжан на мгновение удивленно обернулся на звук.
Надо было ему помочь.
При этом стоило поменьше использовать темную ци.
Сюэ Ян вздохнул — ну почему все так сложно? — и, повертев в руке Цзянцзай, врезался в драку.
Когда последнее гнездо было запечатано, даочжан — в заляпанной белой одежде, порозовевший, со сбившимися волосами и дыханием — сказал:
— Спасибо. Ты цел?
— Я грязный, — со смешком протянул Сюэ Ян, пряча меч. — Ты почище. Ничего не меняется, даочжан.
— Это не гнездо, а целый город, — не отреагировал Сяо Синчень на подначку. — И я бы не поручился, что здесь только он.
— Вот тебе ничейные земли под монастырской опекой, — развел рукой Сюэ Ян. — Разве твоим разлюбезным монашкам есть дело до каких-то жалких крестьян? Это ж отвлечет их от самосовершенствования. Придется пожертвовать вечерней медитацией.
13. Даочжан был неумолим. После поразительно мирного ужина Сюэ Ян нашел его во дворе, в ветреных синих сумерках, укутанным в плащ и отбывающим в путь.
— Даочжан, ты с ума сошел? — оторопел он. — Темнеет. Погода портится.
— Поэтому я и не могу ждать, — даочжан опустил голову, решительный и порозовевший. — Дороги заметет.
— Тебя тоже, — откликнулся Сюэ Ян с недобрым смешком. — А потом ты умрешь. И знаешь что, это будет уже неоригинально.
— Я справлюсь. Если хочешь, останься.
Сюэ Ян в ответ только закатил глаза и пошел собираться.
Он кошмарно устал, то и дело кашлял, чувствовал себя отвратительнее некуда и был так зол, что спалил бы какой-нибудь город. Ненадолго ему показалось, что даочжан стал почти прежним, почти таким, каким бывал вечерами в их похоронном доме. И вот это невесомое, но драгоценное ощущение упорхнуло, как бабочка. Любопытно: с какой это стати даочжан вдруг так заторопился в свой монастырь, словно за ним, лязгая гнилыми челюстями, гналась армия мертвецов старейшины Илин? Что его вспугнуло?
Сюэ Ян дорого заплатил бы, чтобы узнать, что творится в голове у Сяо Синченя.
Нагнать даочжана не составило труда. Он шел медленно: то ли из естественной осторожности, то ли потому, что ждал. Слева — высоко вверху — черная громадина горы и сизая громадина тучи объединялись в величественный великаний союз. Справа — внизу — еще мелькали между нагими стволами уютные огни деревеньки. Деревья испуганно шевелились под порывами ветра, что-то умоляюще шептали и постанывали. Пахло снежной свежестью и горечью догнивающей листвы, скорой зимой.
Сюэ Ян как мог вкрадчиво спросил:
— Даочжан, тебя разве не беспокоит эта их ведьма, что облапошивает народ?
— Беспокоит, — вздохнул даочжан. — Но я не буду в это вмешиваться.
— Это почему же?
— Я не уверен... — даочжан помолчал, подбирая слова, потом продолжил: — Я не думаю, что вправе. Мои попытки помочь то и дело оборачиваются злом. Я расскажу об этой девушке в монастыре. Пусть там подумают, как с ней поступить.
Сюэ Ян фыркнул.
— Говорю тебе: им все равно.
— Посмотрим, — упрямо прошелестел даочжан.
Они шли уже больше часа, когда повалил снег. Стемнело, и видны были только призрачно белеющий рядом силуэт Сяо Синченя и тревожное шевеление леса, прикрытого траурной снежной вуалью. Сюэ Яна трясло, и думал он преимущественно ругательствами и ядовитыми стишками про непогоду, которые сами собой сочинялись в ритм шагам. Когда даочжан поскользнулся на прихваченном льдом камне, Сюэ Ян дернулся, как от удара, и попытался вспомнить, с какой стати принял идиотское решение не удерживать его в старухином доме насильно — с вот этой его прямой белой шеей, которую так несложно, наверное, свернуть. Ведь можно было придумать прорву способов.
— Расскажи, что случилось с тобой, пока я был мертв, — попросил из темноты даочжан.
— А ты будто не знаешь... — выдохнул Сюэ Ян, слишком занятый борьбой с усталостью для таких разговоров.
— Я знаю то, что мне рассказали в Облачных Глубинах. Но мне бы хотелось выслушать твою версию.
— А где еще ты был? — с живым интересом спросил Сюэ Ян.
— На могиле А-Цин. В Байсюэ, там, где похоронен Сун Цзычень. Он отправился на перерождение два года назад.
— И с тех пор ты на этой вот тропе покаяния? — уточнил Сюэ Ян.
С тропой покаяния, выдуманной даочжаном, — тропой, которую надо было пройти пешком, принимая все трудности на пути как наказание, наставление или испытание, — была связана одна раздражающая неприятность. Сюэ Ян подозревал, что сам был зачислен в трудности на пути.
— Верно. Расскажи, что было с тобой, — терпеливо повторил даочжан.
— Да что рассказывать, — Сюэ Ян раздраженно отбросил с лица влажные от снега волосы. — Ты же все уже знаешь. Мух гонял. Изучал кое-какие темные техники. Между делом пробовал тебя воскресить то так, то эдак. У гроба твоего куковал, это ж веселейшее из занятий. И для чего? Чтобы ты сейчас пытался нас обоих угробить. Думаешь, кто-то будет опять носиться с тобой, если ты сверзишься с горы и раскроишь себе голову? Хотя...
Сюэ Ян рассмеялся, потом закашлялся и так не сумел озвучить очевидное: "Кто-то будет".
В ситуации абсурдней он еще не попадал.
Что-то ныло в груди: возможно, обидное и беспомощное воспоминание о том, почему Сюэ Ян решил обойтись без насилия. Хотелось забраться под какую-нибудь корягу, как животному, и отдохнуть. Но рядом шло то, чего хотелось больше.
И вот оно, словно почуяв настроение Сюэ Яна, остановилось и шагнуло ближе. Выражение бледного лица даочжана было почти неразличимо в темноте, и Сюэ Ян настороженно замер, то ли опасаясь чего-то, то ли на что-то надеясь. А даочжан, слепо коснувшись волос Сюэ Яна, приложил ладонь к его лбу.
— Похоже, ты болен, — сказал он озабоченно. — Остановимся.
14. Шалаш из плащей, сооруженный на скорую руку под густыми еловыми лапами, хорошо защищал от снега и ветра, и Сюэ Ян с наслаждением забился в его темное нутро, укутался в одеяло и сжался, как в детстве. Бдительности он, впрочем, не утратил: лег так, чтобы видеть, как там, где отсветы костра слизывали ночные тени с припорошенной снегом земли, даочжан Сяо Синчень мял что-то над котлом неправдоподобно белыми пальцами. Подсвеченный огненными всполохами, акварельно размытый в снежной заверти, он больше обычного походил на сон.
Лежа в шалаше дрожащей пододеяльной гусеницей, Сюэ Ян был доволен. К утру дороги наверняка заметет. Без меча до монастыря станет не добраться, а меч даочжан не использует из упрямства. Монастырь отложится на неопределенный срок. Мешало расслабиться нелепое, учитывая характер даочжана, но липкое, неотвязное опасение, что тот уйдет один. Или по какой-то глупой случайности умрёт. Или просто исчезнет.
Присутствие даочжана, такое естественное на первый взгляд, противоречило известным Сюэ Яну законам мироздания. Что если мироздание опомнится и соскребет его со склона этой горы невидимым заскорузлым ногтем?
Веки отяжелели, но Сюэ Ян упрямо держал глаза открытыми. Стерег. Шумел ветер, потрескивал костер, мир неслышно уплывал куда-то в темноту, к отзвукам забытых снов, к теням на пыльных улочках Куйджоу, к немытому оконцу похоронного дома, и Сюэ Ян вздрогнул, когда почувствовал на плече легкую руку Сяо Синченя.
— Проснись, — мягко сказал даочжан. — Надо выпить отвар.
Сюэ Ян улыбнулся и счастливо прохрипел:
— Ты мое мучение. Небо послало мне тебя, чтобы я страдал.
Склонившийся над ним даочжан, частично выхваченный из темноты отсветами костра, казался предельно задумчивым, будто высчитывающим в уме траекторию движения Чэньсин* по ночному небу. От снадобья в его руках поднимался пар. Сюэ Ян неохотно сел, выпутал руку из одеяла и осторожно взял чашку за ободок.
— Зачем ты возишься со мной, даочжан? — хрипло поинтересовался он, отпивая горьковатое зелье. — Разве не хочешь, чтобы я умер?
Не хочет, это было ясно, но разобраться бы, почему. Исключительно, конечно, ради построения дальнейшей стратегии, а не потому, что хотелось услышать что-нибудь по-даочжански наивное и нежизнеспособное.
Даочжан вздохнул и отвернулся, пряча лицо в тени.
— Еще недавно, наверное, хотел... Но ты сбил меня с толку.
— Да? — заинтересованно переспросил Сюэ Ян.
— Да, — подтвердил Сяо Синчень. — В общем, нет, не хочу. Возможно, я буду за это проклят, — и добавил, вновь возникая в танцующем огненном свете: — Пей.
Сюэ Ян фыркнул и усмехнулся.
— Даже не мечтай, — протянул он. — Как святым был, так и остался. Хотел бы я знать, в чем ты собрался каяться. Спроси кого хочешь, все знают, что во всем, что с тобой случилось, виноват только чудовищный я, а ты моя жертва, чистая, как этот вот первый снег, и непорочная, как невеста, ты благородный олень, угодивший в лапы кровожадного...
— Хватит, — оборвал его даочжан. — Перестань.
— Я-то перестану, — легко согласился Сюэ Ян. — Но ты ответь. В чем вина-то твоя неискупная, даочжан?
— Пей уже, — устало потребовал даочжан. — А то мои желания могут измениться.
Сюэ Ян рассмеялся и залпом допил горчащее зелье. Умирать в ближайшее время он не собирался — у него было полно дел.
Сяо Синчень забрал у него чашку и выбрался из-под навеса, и Сюэ Ян флегматично упал на бок, принимая прежнюю позу. Знакомое тепло растапливало сознание, как масло. Вскоре даочжан вернулся, опустил полог и зашелестел в темноте. И вдруг его руки подхватили Сюэ Яна, мягко повернули на спину, и вот голова Сюэ Яна оказалась на даочжановых коленях, а рука даочжана, горячая, как завернутый в мягкую ткань уголек, легла Сюэ Яну на грудь.
Сюэ Ян замер, потрясенный, немо уставившись в темноту. Шевелиться было страшно. Грудь свело знакомой глухой болью, сердце слишком быстро билось под даочжановой ладонью, сотрясая ребра. Подумалось, что было бы хорошо насовсем остаться в этом тесном пространстве наедине с Сяо Синченем. Все остальные до смерти надоели Сюэ Яну. Не было никакого толку в остальных: суета, болтовня, никакого веселья, даже старейшина Илин оказался разочаровывающе неспособным воскрешать людей. И что с того, что здесь холодно и почти нет еды? Сюэ Ян неплохо охотился, а даочжан был чудовищно теплым.
— Я виноват в том, что тебе поверил, — сказал даочжан из темноты. — Думаешь, я не замечал, что ты прячешь руку? Не догадывался, что твое прошлое не образец благочестия? Но я ничего не хотел знать. Я был одинок, ты мне нравился. Я отказывался думать о плохом.
Даочжан умолк.
— То есть твое злодеяние в том, что я тебе нравился? — нервно усмехнулся Сюэ Ян, слишком взволнованный и неожиданно уязвленный. — Какая, и правда, кошмарная деталь твоей биографии.
— Из-за этого, из-за моего потворства себе случилось так много зла, — продолжал даочжан как-то отстраненно, будто говорил сам с собой. — И вот теперь... Не скрою, мне хочется тебя понять. И мне все чаще кажется, что я понимаю. И мне как будто немножко легче от этого: легче думать, что это все была не просто злоба и издевка, что было что-то еще. Но что если я делаю ровно то же, что и тогда — потворствую собственной слабости и закрываю глаза на очевидное? Ты ведь не думаешь, что я не знаю, что это ты устроил камнепад?
Сюэ Ян фыркнул.
— Хотеть, чтобы ты остался, не преступление, — пробормотал он.
— Нет, — согласился даочжан. — Это — нет.
Больше он ничего не сказал, и вскоре Сюэ Ян провалился в темноту, которая была глубже, чем гулья нора, и холоднее, чем снег.
В предыдущих сериях: здесь.
Цветные картинки. Ноябрь.9. Всю ночь Сюэ Яна душил кашель. Утром он проснулся поздно, не обнаружил даочжана в комнате и, в одно мгновение перепугавшись до темноты в глазах, как был, босиком, в штанах и рубахе, выскочил из дома.
Даочжан сидел на дощатом крыльце, скрестив ноги, и как ни в чем ни бывало пил чай: темные волосы аккуратно уложены, на колени накинуто одеяло, тонут в мягких складках нежные длиннопалые руки, на низком столике пышет паром глиняный чайник. Обернувшись к Сюэ Яну, даочжан невозмутимо сказал:
— Доброе утро.
— Не что чтоб очень, — усмехнувшись, проворчал Сюэ Ян.
Голые стопы обжигало холодом. Хотелось без лишних разговоров связать Сяо Синченя и положить на чердак, как мешок с сухой мятой.
Но было нельзя.
Даочжан сгреб с коленей одеяло.
— Возьми. Замерзнешь.
— Сиди уж, — отмахнулся Сюэ Ян. — Еще заболеешь и опять помрешь. Возись с тобой потом.
Он вернулся в дом и накинул высохшее за ночь ханьфу, сунул нос в стряпню, что готовила старуха, распорядился о количестве специй, нашел корзинку, полную булок, и взял одну. Откусив кусок, снова вышел к даочжану. Тот, спокойный, здоровый и живой, хоть и укутанный по-прежнему в странную оглушенность, мелкими глотками цедил чай.
Перед ним стояли две чашки.
Настроение было сложным: непривычная раздражающая растерянность соседствовала с какой-то эйфорической легкостью. Сюэ Ян налил себе чаю — желтоватая жидкость дохнула ароматным паром — и уселся, оперевшись лопатками о балку крыльца и с наслаждением вытянув ноги на ступеньки.
Дождь закончился, стало теплее, в разрывах быстро плывущих облаков мелькало прохладное солнечное золото. Старые локвы во дворе сбрасывали на землю последние листочки, и раздетый мир казался прозрачным, как вода. На болоте что-то крякало, откуда-то пахло костром. Даочжан белел справа, время от времени постукивая чашкой.
Конечно, все то, что Сюэ Ян, переполошившись, наобещал прошлым вечером, он выполнять не собирался. С походом пора было заканчивать — хотя бы потому, что даочжан вел себя настораживающе и в любой момент мог выкинуть что угодно. Сюэ Ян не собирался смиренно ждать этого, опустив то, что осталось от его рук.
За выступом крыльца колыхалась, привлекая внимание, одинокая травинка. Покончив с чаем, Сюэ Ян сорвал её и сунул в рот.
Поселение было симпатичным, живописным, обрамленным горными хребтами. Людей мало, но дома не бедные, есть куры и козы. К тому же зимой отсюда наверняка не выбраться без меча. Чем меньше шансов у даочжана снова предаться блажи шататься по миру под дождем, тем лучше.
Сюэ Ян, жуя травинку, размышлял о том, как проверить наполненность старухиных погребов, когда Сяо Синчень сказал:
— Так пахнет листвой, что у меня голова кружится. Расскажи, что ты видишь.
Сюэ Ян глянул на даочжана с недоумением. Тот казался задумчивым и каким-то разомкнутым, будто в нем приоткрылось что-то, еще вчера наглухо заколоченное. Сюэ Ян вздохнул — до чего же даочжан смешной — и закинул ногу на ногу.
— Ну... Ввижу локвы, старые, похожие на плешивых старикашек. За локвами болото: настолько угрюмое, насколько можешь представить. Не щади фантазии. Дальше гора, внизу бурая и лесистая, сверху черная каменная. На ней туча, как шапка на Цзинь Гуанъяо, — Сюэ Ян покосился на Сяо Синченя. — Еще даочжана вижу. У него белая одежда, длиннющие волосы и съехавшая лента поперек лица.
Даочжан ожидаемо нахмурился и вскинул руку, чтобы поправить идеально повязанную ленту. Сюэ Ян улыбнулся.
— Готов спорить, его легко облапошить. А ты как думаешь?
Сяо Синчень, усмехнувшись, уронил руку в одеяло. Сюэ Ян решил, что если до весны не вытряхнет его из меланхолии, то будет в себе разочарован.
— Позавтракаем — и пойдем дальше, — сказал даочжан.
— Куда? — без особой надежды, просто для поддержания беседы спросил Сюэ Ян.
Но даочжан внезапно ответил.
— На горе недалеко отсюда есть уединенный монастырь. К вечеру будем там.
Сюэ Ян насторожился.
— И что тебе там нужно?
— Покаяние, — пожал плечами даочжан.
10. Действовать надо было быстро, поэтому перво-наперво Сюэ Ян, отлучившись к соседям за луком, организовал на указанной даочжаном тропе камнепад. Пришлось попотеть и до полусмерти замерзнуть на черном, как уголь, ветреном горном склоне, но Сюэ Яну нужно было время.
Было ясно, что к монастырю даочжана подпускать нельзя — потом не выкуришь и за сто лет. И что тогда делать Сюэ Яну? Шататься под стенами, бросая тоскливые взгляды на окна в надежде увидеть белый силуэт? Картины глупее и не придумаешь. Самому проникнуть в монастырь, изобразив благочестие? Этот вариант не стоило отбрасывать. Но Сюэ Ян не был уверен, что у него хватит актерских способностей на долгое представление и, главное, терпения, чтобы не прирезать между делом пару лицемерных монашков.
Таким образом, держа даочжана подальше от монастыря, Сюэ Ян заботился о жизни и благополучии его обитателей. Похвалив себя за милосердие и душевность, Сюэ Ян улыбнулся.
Когда дело было сделано, он взглянул на крошечное поселение, потерянное в безграничной буро-коричневой осени, как монетка в потоке, подумал о том, чем занят внизу его даочжан, и почему-то почувствовал себя сказочно сильным, хитрым и способным на что угодно.
Когда он появился на пороге старухиной хибары со связкой лука в руке, в деревне уже разгорался переполох. Сяо Синчень был во дворе, занятый неумелыми попытками подлатать крышу бабкиного курятника. Вскоре крики о камнепаде достигли его порозовевших на холодном воздухе ушей, и даочжан нахмурился, выпрямился. Несколько секунд казалось, будто он пытливо смотрит на Сюэ Яна отсутствующими глазами.
— Ладно, — сказал он наконец, касаясь лба тыльной стороной ладони. — Пойдем в обход. Получится на пару дней дольше.
Над белоснежной даочжановой повязкой отпечатался грязный след. Кровельное искусство так и не далось Сяо Синченю — курятник выглядел скорбно.
— Не ты ли сказал, что на тропе покаяния каждая случайность это знак судьбы? — не вынеся этой душераздирающей картины, Сюэ Ян отбросил выполнивший свою миссию лук на край старой телеги и направился к курятнику. Не то чтобы ему было дело до каких бы то ни было хозяйственных построек в Поднебесной, но его собственный даочжан совершенно не обязан был о них мараться, а способов остановить его, помимо помощи, не существовало.
— Верно, — кивнул даочжан. — И судьба говорит, что надо идти в обход.
— Давай хоть еды возьмем побольше, — предложил Сюэ Ян, брезгливо ковыряясь в прогнивших стропилах. — И одеял. Подержи, здесь нужно чуть больше рук, чем у меня есть.
Слепо пошарив перепачканной ладонью по покрывавшим крышу курятника связкам сухой травы, даочжан коснулся пальцев Сюэ Яна, нахмурился и замер.
— Да, здесь, — ухмыльнулся Сюэ Ян, довольный тем, что это идиотское занятие принесло хоть какую-то пользу, и, неохотно достав руку из-под даочжановой, легонько и как бы невзначай погладил напоследок тыльную сторону его ладони. — Так вот подумай, изувер. В дичь идем беспросветную. Ни одного села на много ли.
Даочжан помолчал. Плотоядная курица рылась в земле у его ног, пожирая трупы жуков, и задевала дерзким хвостом край белого ханьфу.
— Дело в том, что у меня нет денег, — признался он наконец в очевидном.
— Что ж, зато у тебя есть я, — улыбнулся Сюэ Ян, прикручивая к стропилам связку сухой травы. — Я как раз узнал о возможности подзаработать человеческим способом. Если ты, конечно, не решишь, что болотных гулей тоже состряпал тебе я. Это, конечно, позор, но держать живых людей в трясине я еще не научился.
Даочжан болезненно нахмурился — шутка ему не понравилась. Что ж, у Сюэ Яна были другие.
Он уже готов был изложить свой план, когда выглянуло солнце — и в волосах даочжана коротко блеснула пыльным осенним золотом одинокая соломинка. И вдруг что-то дернулось в груди, сдавило горло, мир качнулся, съеживаясь и серея, теряя краски и звуки, и Сюэ Ян не раздумывая ухватил жуткую былинку и отбросил ее в грязь, как мерзкое насекомое.
Даочжан удивленно разомкнул губы и отпустил связку сухой травы, которую придерживал. Та, печально прошуршав, шлепнулась на землю.
— Ненавижу солому, — прошипел Сюэ Ян прямо в изумленное, порозовевшее лицо Сяо Синченя.
И аккуратно стер с высокого лба грязное пятно.
11. Погода портилась. Усилился ветер, на востоке клубилась туча, фиолетовая, как гигантский кровоподтек на обиженном лице неба. Бредя рядом с даочжаном по знакомому болоту, которое еще позавчера мечталось никогда не увидеть вновь, Сюэ Ян бросал на нее одобрительные взгляды. Впервые с тех детских пор, когда сапожник в Куйджоу позволял ему в непогоду прятаться в теплой подсобке, пропахшей свежей кожей, Сюэ Ян был рад надвигающемуся шторму.
Правда, в одну такую ненастную ночь тот сапожник навалился на него, спящего, и стал елозить руками по его телу, сдирая одежду. Сюэ Ян вывернулся и полоснул мерзавца тупым ножом по щеке. А через пару недель сжег его обувную лавку. Полыхало празднично, на весь Куйджоу.
Сюэ Ян улыбнулся воспоминаниям.
Даочжан, легко ступавший по вязкой темной жиже, напоминал парус в штормовом море — белое ханьфу хлопало на ветру, взлетала в волосах легкая ленточка. Лицо у даочжана было сосредоточенное, прислушивающееся.
— Не видно ничего, кроме грязищи, — сообщил Сюэ Ян, выплевывая лезущие в рот волосы. — Бесконечной бурой грязищи с редкими пучками вернувшейся с того света травы. При виде нее я чувствую какое-то страдание вот здесь, — он взял белую руку даочжана и приложил к черной, влажной ткани на груди. — Возможно, это бьется в агонии мое чувство прекрасного.
Даочжан скупо улыбнулся и отнял руку.
— Не видишь ничего похожего на гулье гнездо?
— Ты знаешь, вижу, — рассмеялся Сюэ Ян. — Примерно, дай-ка поточнее определить направление, везде, — он пнул прыгнувшую ему под ноги жабу, и та влажно шлепнулась в тину в паре метров впереди. — Если бы я восстал из могилы в любом качестве, я поселился бы прямо в тех соплях, где сейчас застрял мой сапог, и больше ничего бы не искал. Местечка уютнее не придумаешь.
Даочжан фыркнул и усмехнулся. Потом отвернулся куда-то к дальним горам, и перед глазами Сюэ Яна забилась в смятении белая змейка в черной паутине волос.
Готовясь к походу, Сяо Синчень подробно расспросил местных жителей о гулях, которые периодически появлялись в деревне. Выяснилось, что каждый год село приносит обитающей в болоте нечисти что-то вроде дани: чаще всего еду, посуду и ткани. Несколько раз приходилось жертвовать детьми. А заведует инфернальным налогообложением местная знахарка, сведущая в темных искусствах.
Сюэ Ян восхитился хитрости этой стервы. Нечисти, нуждающейся в еде, он еще не встречал.
Даочжана девица ожидаемо обходила стороной, но старуха, у которой они жили, оказалась ей родственницей. Вцепившись в даочжанов рукав, бабка битый час причитала о том, как помогает людям знахарка, как бесценны ее лекарские навыки и как благороден риск, которому она подвергает себя ради деревни. Даочжану едва удалось объяснить, что он не собирается вмешиваться в дела людей.
А вот Сюэ Ян подумывал вмешаться. Хитрые стервы могут быть опасны, особенно если отобрать у них кормушку.
Примерно об этом размышлял Сюэ Ян, когда темный горный пейзаж перед его глазами метнулся вверх, а потом сменился мокрой вонючей темнотой.
12. Пару раз глухо булькнула грязь — и звуки исчезли. Осталась только мокрая безвоздушная тишина. Что-то вцепилось Сюэ Яну в ногу и тянуло вниз, сладострастно елозя скользкими отростками по бедру. Что-то мертвое. Сюэ Ян щелкнул пальцами — и хватка разжалась. Он рванулся вверх. И внезапно что-то дернуло его за плечо и поволокло.
Свет и воздух одновременно ворвались в его глаза и легкие, ослепляя и оглушая, и он не сразу разглядел за расплывающимися белыми бликами тревожное лицо даочжана.
— Живой? — быстро спросил тот, слепо его ощупывая.
В ответ Сюэ Ян, глянув за даочжаново плечо, прохрипел:
— Сзади.
Лицо даочжана исчезло, сверкнула в сумрачном воздухе ледяная молния Шуанхуа.
Сюэ Ян тяжело поднялся, опираясь на Цзянцзай. Быть мокрым с ног до головы на пронизывающем ветру ему не понравилось. Зато понравилось смотреть на даочжана, иномирно белого в этом темном аду — рубя гулей одного за другим, он весь был рок и неумолимость. Наконец-то какое-то подобие вменяемого Сяо Синченя, настолько в своем уме, насколько позволяла природа. Сюэ Ян улыбнулся. Когда-то, он помнил, эта картина одновременно бесила его до жути и возбуждала какой-то зудящий азарт: уж он справится с этим самопровозглашенным лунным божком, уж он его проучит.
Кто мог знать, что эта история приведет его в ту лужу, в которой он сейчас находился?
Взглянул под ноги Сюэ Ян не зря. Из ямы, в которой он только что искупался, вынырнула гнилостная черная голова, потом другая. Обе уставились на Сюэ Яна пустыми глазницами с нескрываемым вожделением. Сюэ Ян с досады пнул одну из голов сапогом, и та треснула, как перезрелый арбуз.
Потом он срубил обе, достал талисман и запечатал гнездо.
Никакого покоя.
Гулей оказалось много. Они ползли из ям, язвами покрывавших землю, дружескими компаниями, как посетители из таверн перед наступлением комендантского часа. Шуанхуа метался по пронизанному болотными миазмами воздуху, как хищная птица. Даочжан, ослабевший без практики, отступал.
Какая-то наглая гнилушка посмела схватить его сзади за талию, и Сюэ Ян мстительно щелкнул пальцами. Гуль послушно отошел и в несколько мощных хрустящих ударов оземь самоликвидировался. Даочжан на мгновение удивленно обернулся на звук.
Надо было ему помочь.
При этом стоило поменьше использовать темную ци.
Сюэ Ян вздохнул — ну почему все так сложно? — и, повертев в руке Цзянцзай, врезался в драку.
Когда последнее гнездо было запечатано, даочжан — в заляпанной белой одежде, порозовевший, со сбившимися волосами и дыханием — сказал:
— Спасибо. Ты цел?
— Я грязный, — со смешком протянул Сюэ Ян, пряча меч. — Ты почище. Ничего не меняется, даочжан.
— Это не гнездо, а целый город, — не отреагировал Сяо Синчень на подначку. — И я бы не поручился, что здесь только он.
— Вот тебе ничейные земли под монастырской опекой, — развел рукой Сюэ Ян. — Разве твоим разлюбезным монашкам есть дело до каких-то жалких крестьян? Это ж отвлечет их от самосовершенствования. Придется пожертвовать вечерней медитацией.
13. Даочжан был неумолим. После поразительно мирного ужина Сюэ Ян нашел его во дворе, в ветреных синих сумерках, укутанным в плащ и отбывающим в путь.
— Даочжан, ты с ума сошел? — оторопел он. — Темнеет. Погода портится.
— Поэтому я и не могу ждать, — даочжан опустил голову, решительный и порозовевший. — Дороги заметет.
— Тебя тоже, — откликнулся Сюэ Ян с недобрым смешком. — А потом ты умрешь. И знаешь что, это будет уже неоригинально.
— Я справлюсь. Если хочешь, останься.
Сюэ Ян в ответ только закатил глаза и пошел собираться.
Он кошмарно устал, то и дело кашлял, чувствовал себя отвратительнее некуда и был так зол, что спалил бы какой-нибудь город. Ненадолго ему показалось, что даочжан стал почти прежним, почти таким, каким бывал вечерами в их похоронном доме. И вот это невесомое, но драгоценное ощущение упорхнуло, как бабочка. Любопытно: с какой это стати даочжан вдруг так заторопился в свой монастырь, словно за ним, лязгая гнилыми челюстями, гналась армия мертвецов старейшины Илин? Что его вспугнуло?
Сюэ Ян дорого заплатил бы, чтобы узнать, что творится в голове у Сяо Синченя.
Нагнать даочжана не составило труда. Он шел медленно: то ли из естественной осторожности, то ли потому, что ждал. Слева — высоко вверху — черная громадина горы и сизая громадина тучи объединялись в величественный великаний союз. Справа — внизу — еще мелькали между нагими стволами уютные огни деревеньки. Деревья испуганно шевелились под порывами ветра, что-то умоляюще шептали и постанывали. Пахло снежной свежестью и горечью догнивающей листвы, скорой зимой.
Сюэ Ян как мог вкрадчиво спросил:
— Даочжан, тебя разве не беспокоит эта их ведьма, что облапошивает народ?
— Беспокоит, — вздохнул даочжан. — Но я не буду в это вмешиваться.
— Это почему же?
— Я не уверен... — даочжан помолчал, подбирая слова, потом продолжил: — Я не думаю, что вправе. Мои попытки помочь то и дело оборачиваются злом. Я расскажу об этой девушке в монастыре. Пусть там подумают, как с ней поступить.
Сюэ Ян фыркнул.
— Говорю тебе: им все равно.
— Посмотрим, — упрямо прошелестел даочжан.
Они шли уже больше часа, когда повалил снег. Стемнело, и видны были только призрачно белеющий рядом силуэт Сяо Синченя и тревожное шевеление леса, прикрытого траурной снежной вуалью. Сюэ Яна трясло, и думал он преимущественно ругательствами и ядовитыми стишками про непогоду, которые сами собой сочинялись в ритм шагам. Когда даочжан поскользнулся на прихваченном льдом камне, Сюэ Ян дернулся, как от удара, и попытался вспомнить, с какой стати принял идиотское решение не удерживать его в старухином доме насильно — с вот этой его прямой белой шеей, которую так несложно, наверное, свернуть. Ведь можно было придумать прорву способов.
— Расскажи, что случилось с тобой, пока я был мертв, — попросил из темноты даочжан.
— А ты будто не знаешь... — выдохнул Сюэ Ян, слишком занятый борьбой с усталостью для таких разговоров.
— Я знаю то, что мне рассказали в Облачных Глубинах. Но мне бы хотелось выслушать твою версию.
— А где еще ты был? — с живым интересом спросил Сюэ Ян.
— На могиле А-Цин. В Байсюэ, там, где похоронен Сун Цзычень. Он отправился на перерождение два года назад.
— И с тех пор ты на этой вот тропе покаяния? — уточнил Сюэ Ян.
С тропой покаяния, выдуманной даочжаном, — тропой, которую надо было пройти пешком, принимая все трудности на пути как наказание, наставление или испытание, — была связана одна раздражающая неприятность. Сюэ Ян подозревал, что сам был зачислен в трудности на пути.
— Верно. Расскажи, что было с тобой, — терпеливо повторил даочжан.
— Да что рассказывать, — Сюэ Ян раздраженно отбросил с лица влажные от снега волосы. — Ты же все уже знаешь. Мух гонял. Изучал кое-какие темные техники. Между делом пробовал тебя воскресить то так, то эдак. У гроба твоего куковал, это ж веселейшее из занятий. И для чего? Чтобы ты сейчас пытался нас обоих угробить. Думаешь, кто-то будет опять носиться с тобой, если ты сверзишься с горы и раскроишь себе голову? Хотя...
Сюэ Ян рассмеялся, потом закашлялся и так не сумел озвучить очевидное: "Кто-то будет".
В ситуации абсурдней он еще не попадал.
Что-то ныло в груди: возможно, обидное и беспомощное воспоминание о том, почему Сюэ Ян решил обойтись без насилия. Хотелось забраться под какую-нибудь корягу, как животному, и отдохнуть. Но рядом шло то, чего хотелось больше.
И вот оно, словно почуяв настроение Сюэ Яна, остановилось и шагнуло ближе. Выражение бледного лица даочжана было почти неразличимо в темноте, и Сюэ Ян настороженно замер, то ли опасаясь чего-то, то ли на что-то надеясь. А даочжан, слепо коснувшись волос Сюэ Яна, приложил ладонь к его лбу.
— Похоже, ты болен, — сказал он озабоченно. — Остановимся.
14. Шалаш из плащей, сооруженный на скорую руку под густыми еловыми лапами, хорошо защищал от снега и ветра, и Сюэ Ян с наслаждением забился в его темное нутро, укутался в одеяло и сжался, как в детстве. Бдительности он, впрочем, не утратил: лег так, чтобы видеть, как там, где отсветы костра слизывали ночные тени с припорошенной снегом земли, даочжан Сяо Синчень мял что-то над котлом неправдоподобно белыми пальцами. Подсвеченный огненными всполохами, акварельно размытый в снежной заверти, он больше обычного походил на сон.
Лежа в шалаше дрожащей пододеяльной гусеницей, Сюэ Ян был доволен. К утру дороги наверняка заметет. Без меча до монастыря станет не добраться, а меч даочжан не использует из упрямства. Монастырь отложится на неопределенный срок. Мешало расслабиться нелепое, учитывая характер даочжана, но липкое, неотвязное опасение, что тот уйдет один. Или по какой-то глупой случайности умрёт. Или просто исчезнет.
Присутствие даочжана, такое естественное на первый взгляд, противоречило известным Сюэ Яну законам мироздания. Что если мироздание опомнится и соскребет его со склона этой горы невидимым заскорузлым ногтем?
Веки отяжелели, но Сюэ Ян упрямо держал глаза открытыми. Стерег. Шумел ветер, потрескивал костер, мир неслышно уплывал куда-то в темноту, к отзвукам забытых снов, к теням на пыльных улочках Куйджоу, к немытому оконцу похоронного дома, и Сюэ Ян вздрогнул, когда почувствовал на плече легкую руку Сяо Синченя.
— Проснись, — мягко сказал даочжан. — Надо выпить отвар.
Сюэ Ян улыбнулся и счастливо прохрипел:
— Ты мое мучение. Небо послало мне тебя, чтобы я страдал.
Склонившийся над ним даочжан, частично выхваченный из темноты отсветами костра, казался предельно задумчивым, будто высчитывающим в уме траекторию движения Чэньсин* по ночному небу. От снадобья в его руках поднимался пар. Сюэ Ян неохотно сел, выпутал руку из одеяла и осторожно взял чашку за ободок.
— Зачем ты возишься со мной, даочжан? — хрипло поинтересовался он, отпивая горьковатое зелье. — Разве не хочешь, чтобы я умер?
Не хочет, это было ясно, но разобраться бы, почему. Исключительно, конечно, ради построения дальнейшей стратегии, а не потому, что хотелось услышать что-нибудь по-даочжански наивное и нежизнеспособное.
Даочжан вздохнул и отвернулся, пряча лицо в тени.
— Еще недавно, наверное, хотел... Но ты сбил меня с толку.
— Да? — заинтересованно переспросил Сюэ Ян.
— Да, — подтвердил Сяо Синчень. — В общем, нет, не хочу. Возможно, я буду за это проклят, — и добавил, вновь возникая в танцующем огненном свете: — Пей.
Сюэ Ян фыркнул и усмехнулся.
— Даже не мечтай, — протянул он. — Как святым был, так и остался. Хотел бы я знать, в чем ты собрался каяться. Спроси кого хочешь, все знают, что во всем, что с тобой случилось, виноват только чудовищный я, а ты моя жертва, чистая, как этот вот первый снег, и непорочная, как невеста, ты благородный олень, угодивший в лапы кровожадного...
— Хватит, — оборвал его даочжан. — Перестань.
— Я-то перестану, — легко согласился Сюэ Ян. — Но ты ответь. В чем вина-то твоя неискупная, даочжан?
— Пей уже, — устало потребовал даочжан. — А то мои желания могут измениться.
Сюэ Ян рассмеялся и залпом допил горчащее зелье. Умирать в ближайшее время он не собирался — у него было полно дел.
Сяо Синчень забрал у него чашку и выбрался из-под навеса, и Сюэ Ян флегматично упал на бок, принимая прежнюю позу. Знакомое тепло растапливало сознание, как масло. Вскоре даочжан вернулся, опустил полог и зашелестел в темноте. И вдруг его руки подхватили Сюэ Яна, мягко повернули на спину, и вот голова Сюэ Яна оказалась на даочжановых коленях, а рука даочжана, горячая, как завернутый в мягкую ткань уголек, легла Сюэ Яну на грудь.
Сюэ Ян замер, потрясенный, немо уставившись в темноту. Шевелиться было страшно. Грудь свело знакомой глухой болью, сердце слишком быстро билось под даочжановой ладонью, сотрясая ребра. Подумалось, что было бы хорошо насовсем остаться в этом тесном пространстве наедине с Сяо Синченем. Все остальные до смерти надоели Сюэ Яну. Не было никакого толку в остальных: суета, болтовня, никакого веселья, даже старейшина Илин оказался разочаровывающе неспособным воскрешать людей. И что с того, что здесь холодно и почти нет еды? Сюэ Ян неплохо охотился, а даочжан был чудовищно теплым.
— Я виноват в том, что тебе поверил, — сказал даочжан из темноты. — Думаешь, я не замечал, что ты прячешь руку? Не догадывался, что твое прошлое не образец благочестия? Но я ничего не хотел знать. Я был одинок, ты мне нравился. Я отказывался думать о плохом.
Даочжан умолк.
— То есть твое злодеяние в том, что я тебе нравился? — нервно усмехнулся Сюэ Ян, слишком взволнованный и неожиданно уязвленный. — Какая, и правда, кошмарная деталь твоей биографии.
— Из-за этого, из-за моего потворства себе случилось так много зла, — продолжал даочжан как-то отстраненно, будто говорил сам с собой. — И вот теперь... Не скрою, мне хочется тебя понять. И мне все чаще кажется, что я понимаю. И мне как будто немножко легче от этого: легче думать, что это все была не просто злоба и издевка, что было что-то еще. Но что если я делаю ровно то же, что и тогда — потворствую собственной слабости и закрываю глаза на очевидное? Ты ведь не думаешь, что я не знаю, что это ты устроил камнепад?
Сюэ Ян фыркнул.
— Хотеть, чтобы ты остался, не преступление, — пробормотал он.
— Нет, — согласился даочжан. — Это — нет.
Больше он ничего не сказал, и вскоре Сюэ Ян провалился в темноту, которая была глубже, чем гулья нора, и холоднее, чем снег.
@темы: texts, mo dao zu shi
-
-
13.12.2019 в 15:33я снова плачу т__тмиллион сердечек вам-
-
13.12.2019 в 19:04И надеюсь на новые ваши рисунки.
-
-
13.12.2019 в 19:26-
-
14.02.2020 в 14:13-
-
14.02.2020 в 23:27И тотчас хочется что-нибудь еще написать.
-
-
14.02.2020 в 23:37