"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Не помню, как и почему я назвал эту главу строчкой из Metanoia.
Глава 4. Часть 1-4.– Хочешь сказать, он до сих пор у тебя? – брови Генри сошлись над дужкой очков. – Наверное, – с потрясающим равнодушием произнес Мартин. – Думаю, он часов до трех проваляется. – Нет, ты точно больной, – обреченно сказал Генри. – Совсем. Отягощенные подносами, они с Мартином пробивались сквозь людские скопления в ту часть обеденного зала, где еще оставались пустые столики. Мартин только что закончил свое повествование о знакомстве с самым прославленным маргиналом в городе и держался так, будто находит происшествие забавным. Генри его настроения не разделял. О том, что случается с людьми, знакомыми с лидером "Взломщиков", он знал на примере собственной сестры, которая вот уже год не ходила к мессе. Мартин уселся за первый попавшийся столик, сбросил с плеча портфель и принялся разгружать поднос. Стоун сел напротив. Столовая оживленно гудела, вокруг сновали люди – все как один одетые в черно-серые цвета школы и напоминавшие рой диковинных насекомых, за соседним столиком поглощал курицу толстый профессор математики. Из высоких арочных окон на каменный пол лился бледный зимний свет. – Жаль, это не та болезнь, из-за которой освобождают от занятий, – сказал Мартин, с глубоким сомнением глядя на свой салат. Генри подвинул к себе тарелку со стейком, повернул ее по часовой стрелке и принялся резать мясо. Простые действия, как и всегда, помогали бороться с раздражением. Больше всего Стоуну хотелось связать Мартина, обезопасив его таким образом от самого себя, и насильно навести порядок в его покосившейся жизни. К сожалению, навести порядок у него в голове Генри не мог, а без этого любые старания были обречены на провал. – Рано или поздно ты нарвешься на крупные неприятности, – сказал он наконец. – И я даже надеюсь, что это случится рано, пока ты не успел натворить ничего непоправимого. Мартин болезненно усмехнулся. К еде он не притрагивался, поглядывая на нее с мучительным недоверием, оттенок его лица идеально гармонировал с салатом. Генри вдруг посетила ошеломительная догадка. – Ты что, пьяный? – вымолвил он потрясенно и склонился над столом. – Ну-ка посмотри мне в глаза, – Мартин на него посмотрел. Его лицо выражало насмешливый скептицизм пополам с намерением бухнуться в обморок, в дыхании отчетливо чувствовался спирт. – Ну точно. Господи... – Генри выронил вилку. – Не думал, что доживу до дня, когда ты пьяным притащишься на физику. – Притащился, – констатировал Мартин равнодушно. – Выжил. И даже, между прочим, решил все жабовские задачки. Генри пренебрежительно фыркнул. – Жаб сам вкуривает физику не лучше второгодки. – Он с силой провел рукой по лицу и постарался успокоиться. В сложившейся ситуации хотя бы одному из них необходимо было оставаться в трезвом уме и контролировать ситуацию. – А если он вор? – Жаб? – заторможенно переспросил Мартин. – Да взломщик этот. Мэтт. – Генри мрачно вздохнул. – Впрочем, почему если… Мартин ковырнул вилкой салат, и у Стоуна, который с детства не переносил вида чужих страданий, вдруг разом кончилось терпение. Он пододвинул к себе тарелку Мартина и, оценив ее содержимое, решительно отставил ее в сторону. На ее место он поставил свой стакан с чаем. – Вот, попей, – распорядился он. – И отпросись у Стрекозы с английского. Она отпустит. Только не вздумай на нее дышать, держись подальше, скажись больным. Ты похож. – Мартин хмыкнул. Генри ничего смешного в своих словах не нашел. – Отоспись хорошенько, – продолжил он. – И приведи себя в порядок. А я загляну к тебе после уроков, посмотрим, что наворотил там твой взломщик. Сделав таким образом все, что было в его силах, Генри мгновенно успокоился и удовлетворенно взялся за стейк. В принципе, думал он, даже если эта история закончится для Адерли потерями, моральными или материальными, она может обернуться уроком и стать отличным поводом для возвращения к здравому смыслу. Генри очень недоставало привычного Мартина – немного чокнутого, но глубоко воспитанного человека, придерживающегося элементарных правил приличия. – Ничего он у меня не возьмет, – меланхолично, но уверенно сказал Мартин. – Откуда тебе знать? – Интуиция. – Мартин несмелой рукой подтащил к себе чай и с сомнением посмотрел в чашку. – Ты же сам говорил, у меня фантастическая интуиция. Генри сокрушенно покачал головой. – Лучше бы собаку подобрал.
предпочитаю параноидальные решения жизненных уравнений
Генри такой заботливый)). А его правильность и непоколебимость внушает не раздражение, как часто бывает с такими людьми, а, наоборот, умиление. Повезло Мартину иметь такого друга. Хоть с ним и не поделиться какими-то глубинными переживаниями. Но для этой цели у Мартина, наверное, будет Мэтт. ^_^
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Noelheart, Генри действительно хороший. И не бесит, может быть, потому, что при всей любви к правилам не ставит их выше человека. Ему еще придется смириться с совершенно дикими для него вещами в мире рок-н-ролла. Мартин отучивается делиться с кем-то переживаниями. Хотя Мэтт - очень соблазнительная кандидатура. Но ненадежная. Спасибо тебе за мнение, мне очень интересно, как эти ребята выглядят со стороны.
предпочитаю параноидальные решения жизненных уравнений
Рем., вообще плохо представляю себе Генри в мире рок-н-ролла, если честно %) мне кажется, надолго он там задержаться не может. Но тем и интереснее, как все будет.) Мэтт - очень соблазнительная кандидатура. Но ненадежная Да-да, я тоже об этом подумала вообще, я имела в виду скорее какой-то более глубокий и яркий взаимообмен, чем у Мартина с Генри. Включающий в себя не только (и не столько) именно возможность разделить свои переживания, сколько просто возможность обсудить что-то более возвышенное, оторванное от реальной жизни, или абстрактное. Обменяться какими-то мыслями, далекими от повседневности. Ох, не знаю как объяснить лучше, надеюсь, ты меня примерно понимаешь. %) В общем, с Генри на такой взаимообмен рассчитывать не приходится, там такая вполне приземленная дружба, забота, надежность и спокойствие. А вот с Мэттом ситуация куда разнообразнее и интереснее.)
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Noelheart, Генри и рок-н-ролл - сочетание абсурдное и травмоопасное. Бедный Генри, сколько мук он должен перетерпеть из-за безмозглых друзей. И насколько жизненна эта ситуация.
Прекрасно понимаю, и ты абсолютно права. Мартин и Мэтт - тандем намного менее эмоционально комфортный, но намного более яркий. В нем больше огня, напряжения и увлеченности, он во многом декструктивен, разрушителен и при этом очень стимулирует творчество. С обеих сторон. Деструктивные вещи - они такие. С Генри чудесно делить быт, с Мэттом - мечту.
Ура, они снова с нами =)) Бедняга Генри, ему уже хочется навести порядок в жизни Мартина - а ведь это только начало =O И всего один вечер в обществе Мэтта %)
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
В общем, потом еще подправлю, если почувствую необходимость.
В прихожей было сумрачно. В соседней комнате работал телевизор – бабушка вязала под бормотание ВВС. Мартин наскоро разулся, снял куртку и, стараясь не шуметь, проскользнул по коридору к подвальной двери. Стоило проверить, там ли еще его ночной улов, цела ли гитара и на месте ли ключи. Мартин готов был поклясться, что входил в подвал безо всяких ожиданий, но когда стало очевидно, что в помещении никого нет – пространство полнилось пустотой, вязкой, почти осязаемой – это укололо его резким, необъяснимым разочарованием. Внизу стоял запах алкоголя, на диване валялся смятый плед, незачехленная гитара была аккуратно прислонена к спинке. В узкие окна у потолка проникали лучи бледного солнца и кривыми линиями ложились на дощатый пол, на захламленный стол, где в причудливой геометрии валялись смятые бумажки. Под диваном, в тени, едва заметно зеленела бутылка из-под виски. Подвал казался безобразно грязным и удушающе обычным – точно таким же, каким был уже лет пять, с тех пор, как бабушка оборудовала здесь для Мартина место для игр и репетиций. Магия рассеялась, привычный мир медленно, как пыль, оседал на углы и поверхности, и ощущение необратимой перемены, еще недавно такое ясное и непререкаемое, показалось вдруг постыдной глупостью, иллюзией, спровоцированной алкоголем. Мартину сделалось тяжело, душно, и в попытке стряхнуть это липкое чувство он раздраженно взялся за уборку. Чистота ассоциировалась с воздухом. Воздуха не хватало. Если судить трезво, у него не было ни единого повода для огорчений. Его жизнь устраивала его вчера и будет устраивать завтра. Сегодняшнее ощущение – ее пустоты и незначительности, лживости ее неопределенных, но манящих обещаний – всего лишь побочный эффект разошедшейся фантазии, которую пора бы уже научиться отделять от реальности. Мартин расправил плед, сложил его, зачехлил и поставил на место гитару. Забравшись на спинку дивана, он приоткрыл окно, впустил в подвал сырой, холодный воздух и спрыгнул на пол. Однажды он научится полагаться исключительно на разум. Однажды на него снизойдет покой. Бумажки на столе образовывали кривой, неаккуратный круг, повторяя форму лампы, которая еще вчера отбрасывала сюда свой свет. Как будто их разложили так намеренно. Мартин шагнул к столу и вгляделся в этот грубый намек на композицию. Бумажка, что лежала в центре, была темной и незнакомой. Мартин взял ее, повертел в руках и расправил. Это был изжеванный флаер на концерт в клубе "Хромая лошадь", который должен был случиться через три дня, в пятницу. Среди наименований групп выделялось одно знакомое – "Взломщики". Шариковой ручкой на темном фоне было почти неразличимо написано: "От Шамана". Пару секунд Мартин тупо таращился на эту надпись. Потом аккуратно сложил флаер и запихнул его в карман. Обыденность, еще не успевшая закрепиться в очертаниях комнаты, облетела с них, как шелуха. Мир под ногами плавно, необратимо менял свой курс.
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Noelheart, потому что у него такая татуировка на спине. Но вообще у меня есть и вторая версия его прозвища, и я пока не могу принять окончательное решение по поводу.
Мэтт исчез, оставив после себя едва ощутимый аромат тайны и приключний, и вполне реальный бардак %) Очень крутой отрывок. Осязаемый и напряженный, не смотря на то что - как будто - почти ничего не происходит. А на самом деле слышно как поворачиваются где-то шестеренки колеса судьбы)
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Julia Evreux, здорово, что вы услышали эти щелчки. Спасибо. Я понимаю, что отрывок будто бы ни о чем, но в действительности он о том, что некоторые люди довольно нетрадиционно воспринимают этот мир, и мне это кажется важным.
Рем., в том-то его и красота, и незримое напряжение - да, вроде бы ни о чем, но на самом деле об одном из всего самого важного, что вообще может произойти с человеком. Если не о самом важном)
Какой прекрасный отрывок, изящный как прогулка по лезвию ножа или по первому льду, - в общем, там, где так важно и наитие и хороший слух, который доносит до беспечного гуляки треск льда под его ногами...
Рем., надеюсь, ваше выпадение из одной ткани реальности в другую все же позволило вам сохранить ясность духа. (Проще говоря, надеюсь, что у вас все хорошо). И - всегда рада вашему возвращению в мир текстов и строк!
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
На следующий день на уроке химии к Мартину и Генри подошел Саймон. – Отличные новости, – возбужденно зашептал он. – Через две недели выступаем в «Аптеке». Может, удастся зацепиться, – Саймон бросил тревожный взгляд в сторону преподавательского стола. Профессор невозмутимо читал газету, направив на учеников седые иголки густых бровей. – Генри, кстати, как тебе идея войти в состав нас на постоянной основе? Ларри, кажется, окончательно слился. – Хм, – неопределенно ответил Генри. Прищурившись, он аккуратно вливал изоамиловый спирт в реторту с уксусной кислотой. – Саймон, – сказал вдруг Мартин, не отрывая взгляда от поблескивавшей в руке Генри склянки. – Мне надо с тобой поговорить. Генри мрачно, предупреждающе глянул на друга. Мартин дернулся. – Хэй, все, – перехватил он руку Стоуна. – Пятьдесят миллилитров. Генри, вырвавшись из захвата, поставил склянку со спиртом на стол. – Март, успокойся, – потребовал он устало. – Просто успокойся наконец. Саймон, он заболел. – И он заболел? – ужаснулся Саймон. – Нас точно кто-то проклял, я же говорил, я еще тогда говорил. Не ветрянкой хотя бы? Лохматые щетки бровей, парящие над гербом «Таймс», пришли в движение. – Я не болен, – холодно сказал Мартин. – Выглядишь ты и правда хреново, – прищурился Саймон, с подозрением вглядываясь в мартиновское лицо. – Ему просто надо пару дней отлежаться, – тоном заботливого родителя сказал Генри. – И будет как новенький. А сейчас какие разговоры могут быть? Ты глянь на него. Он же едва живой. Саймон послушно посмотрел на Мартина. – И правда. Мартин выдрал пробку из банки с серной кислотой и погрузил внутрь пипетку. – Я хочу уйти из группы, – сказал он. Температурой его голос напоминал жидкий азот. Саймон нахмурился. – Чего? – не понял он. – Но почему? Из-за болезни, что ли? Слушай, ведь не чума же у тебя. – О'Лири, – послышалось из-за газеты. Гладко выбритое лицо выплыло из-за страниц «Таймс», как луна из-за горизонта. – Скажите мне, будьте так любезны, вы совсем страх потеряли? Саймон поджал губы, сделал виноватое лицо. Усыпанное веснушками и обрамленное огненно-рыжими завитками, оно смотрелось неубедительно. – Простите, профессор, – О'Лири сделал шаг назад. – Поправляйся, – шепнул он Мартину, проскальзывая мимо. – И не дури. На этом Саймон ретировался. Мартин вынул пипетку из банки с серной кислотой и завозился над ретортой. – Врать богомерзко, – еле слышно заметил он. – Я тебя спасал, – пожал плечами Генри. – Спасать друзей богоугодно. В конце концов, если бы не я, Богу пришлось бы спасать тебя самостоятельно, а это лишние хлопоты. Он, небось, уже устал от вас всех, идиотов. Мартин хмыкнул. В безжалостном электрическом свете лаборатории его лицо отливало голубизной. – Ты считаешь, я действую под влиянием импульса, – сказал он. – Я считаю, у тебя психическое расстройство, и кто-то должен позаботиться о тебе до тех пор, пока ты не придешь в себя. Мартин неопределенно дернул плечом. – Не исключено, – проговорил он и, сняв со спиртовки колпачок, поджег фитиль.
предпочитаю параноидальные решения жизненных уравнений
– Врать богомерзко, – еле слышно заметил он. – Я тебя спасал, – пожал плечами Генри. – Спасать друзей богоугодно. Не знаю почему, но мне очень смешно, когда они так выражаются
Рем., оперативно он! =O неудивительно что Генри думает что это все влияние импульса и все еще не выветрившегося алкоголя! Не устану повторять - бедняга Генри все-таки, мне кажется он тоже подсознательно чувствует как на его плечи опустилась тяжелая длань судьбы. Но все еще пытается трепыхаться. =O
А богоугодные шутки действительно оч смешные =D И вполне можно представить, что чуваки которые столько времени проводят рядом с алтарем и прочими божественными атрибутами, будут шутить именно так)) Это же для них повседневность, мне кажется она снимает уровень пафоса и трепета по сабжу.
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Julia Evreux, Мартин резок. Ибо чувствителен и верит своим чувствам. Генри, вы правы, чувствует то же, но списывает все на естественную тревогу за друга и мнительность.
Действительно, шутки снимают градус пафоса. И делают происходящее проще и адекватнее. Без шуток несложно угодить в фанатики.
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
К пятнице облачность рассеялась, над Хэмптоном повисло хмурое бесцветное солнце. Клуб "Хромая лошадь" являл собой серую кирпичную постройку, теснившуюся между громоздких промышленных зданий, и световой день ему не шел. Он обнажал всю его безнадежную серость. Вокруг было пустынно, в заколоченных окнах завода химических отходов, гнившего по соседству, гудел ветер. Мартин вдруг осознал, что идея прийти пораньше, чтобы все разведать, была не самой удачной в его жизни – в этом молчаливом, шелестящем запустении он выделялся, как божья коровка на носу мумии. За обшарпанной, некогда выкрашенной в синий дверью его встретил хмурый сонный охранник. – Э, пацан, – сказал он. – У тя паспорт есть? Мартин молча протянул ему флаер – мэттовской надписью вверх. Охранник взглянул на измятую бумажку, прищурился и ухмыльнулся. – Лады, – прохрипел он. – Ток не буянь, – он подмигнул насмешливо, выражая, очевидно, сомнение в способности Мартина буянить. – И эт, чет ты рано. Шаман-та дрыхнет еще. Мартин предпочел не реагировать на этот содержательный монолог и проскользнул мимо, вниз по потрясающе узкой лестнице, будто извлеченной из кошмара клаустрофоба. На мгновение ему показалось, что он катится по пищеводу каменного великана в бурлящее, темное брюхо.
В недрах клуба оказалось просторно, сумрачно и малолюдно, окна отсутствовали, немногочисленные светильники были скрыты зеленым стеклом. По углам жалась подозрительного вида шпана. За барной стойкой тер стаканы зеленоволосый бармен. Мартин выбрал столик поуединеннее, бросил на драную деревянную скамью куртку и заказал пива. Бармен скользнул по нему цепким, недоверчивым взглядом, но пива налил. За отсутствием альтернатив Мартин достал из сумки Беккета и попытался сосредоточиться на чтении. Нужно было прийти позже – после заката, когда в клубе собралось бы достаточно людей, чтобы среди них можно было затеряться. Мартин буквально кожей чувствовал прикованные к нему взгляды – люди глазели на его пиджак с эмблемой Хэмптонской старшей школы так, как будто это был костюм зебры. Неловкость и волнение штопором ввинчивались в грудь, и Мартин попытался вспомнить, как вообще случилось, что он явился сюда так рано и в таком виде. Дело, очевидно, было в том, что голова у него в последнее время работала неважно – его неотступно терзали беспокойство, скука, и самое главное – предчувствие, предчувствие такой силы, какого он еще не испытывал. Прежняя жизнь, казалось, уплыла далеко в вечность и почти неразличимо колыхалась на горизонте времени. Предметы проступили яснее, стали фактурнее и глубже, как будто он всю жизнь был близорук и наконец-то надел очки. Это было ощущение родом из детства – ощущение надвигающегося, как стихия, будущего. Он перелистнул страницу. Часы на руке монотонно отсчитывали время. Колонки над столиком взорвались музыкой – Мэнсоновским Nobodies. И все-таки очень глупо было не думать. Округлая мысль, укусившая собственный хвост. "Распускаться не следует даже в мелочах", – поучительно изрекла книжка голосом Генри, и это было единственное ее послание, которое в этот вечер достигло адресата. Следующим, что заметил Мартин, было стремительное движение сзади, мелькнувшая на столешнице тень – и вдруг кто-то обхватил его за плечи и с силой потянул на себя. Мир шатнулся, барная стойка в зеленом свечении поплыла вверх, пахнуло перегаром, табаком, чем-то теплым и терпким, и Мартин нервно дернулся вперед, стукнулся ребрами о стол (пивной бокал тревожно зазвенел), взмахнул рукой и впилился локтем во что-то мягкое. – Тише, че ты, не дерись, – выдохнул Мэтт Мартину в лицо и чуть отстранился. Он все еще находился слишком близко для того, чтобы это считалось нормальным. Мартин мог созерцать золотистые прожилки в его глазах.
Пару секунд он не моргая смотрел на Мартина, невинно улыбаясь, а потом обернулся через плечо. – Вот, это тот парень, о котором я говорил, – сказал он здоровяку в кепке, возвышавшемуся сзади. – Мой маленький буржуазный спаситель. Он сравнительно крутой гитарист, да, Март? От пережитого ошеломления у Мартина слегка кружилась голова, сердце тяжело колотилось под ребрами, и единственным, что он оказался способен из себя выжать, была вымученная, неуверенная улыбка. Со стороны она наверняка выглядела жалко. – Мелкий совсем, – с сомнением сказал здоровяк, оглядывая Мартина с ног до головы, как лошадь на базаре. – Рядом с тобой немудрено, – заржал Мэтт. Потом он снова обернулся к Мартину. Волосы у него были смяты, а лицо раскраснелось, как будто он только что встал с постели. – Скажи "привет" Капибаре, старина. Надежнейший из друзей, рекомендую, - Капибара флегматично протянул Мартину руку. Мартин выпростал свою откуда-то из-под Мэтта, и знакомство состоялось.
Огненная саламандра - это просто пятнистая ящерица. :)
"...В этом молчаливом, шелестящем запустении он выделялся, как божья коровка на носу мумии". Я вообразила мумию. Потом коровку. Зрелище!)) Вот это вот прямо одно предложение - и сразу вся картина, причем маслом: "За барной стойкой тер стаканы зеленоволосый бармен". Как ты делаешь это, Рем?
fire_salamander, спасибо. Про бармена и правда хорошо. Так случается с предложениями, которые ты не выдумываешь - они просто появляются и остаются неизменными.
Рем., классно! =D После этого отрывка действительно хочется еще больше продолжения =))) Наверное потому что взаимодействие этих двоих всегда искрит, не хочется оставлять их надолго)
Вы все-таки поменяли кличку, здорово)
А описание клуба в начале очень жизненно - не знаю случайность или нет, но мне кажется теперь вы можете написать по сабжу трехтомный труд, не прибегая особо к изучению матчасти =O
"Вымышленный литературный персонаж, скрывающий свое книжное происхождение". (с)
Julia Evreux, спасибо вам за подсказку. О, впечатлений у меня столько, что хватит не на один роман. Правда, все эти впечатления связаны с малоизвестными группами, и когда мне нужно будет описывать выступления на стадионах, снова придется фантазировать. С другой стороны, кто знает, что случится к моменту, когда я дойду до стадионов. ) Продолжение скоро. Правда-правда.
Хоть с ним и не поделиться какими-то глубинными переживаниями.
Но для этой цели у Мартина, наверное, будет Мэтт. ^_^
Мартин отучивается делиться с кем-то переживаниями. Хотя Мэтт - очень соблазнительная кандидатура. Но ненадежная.
Спасибо тебе за мнение, мне очень интересно, как эти ребята выглядят со стороны.
Мэтт - очень соблазнительная кандидатура. Но ненадежная
Да-да, я тоже об этом подумала
Прекрасно понимаю, и ты абсолютно права. Мартин и Мэтт - тандем намного менее эмоционально комфортный, но намного более яркий. В нем больше огня, напряжения и увлеченности, он во многом декструктивен, разрушителен и при этом очень стимулирует творчество. С обеих сторон. Деструктивные вещи - они такие. С Генри чудесно делить быт, с Мэттом - мечту.
Бедняга Генри, ему уже хочется навести порядок в жизни Мартина - а ведь это только начало =O И всего один вечер в обществе Мэтта %)
В прихожей было сумрачно. В соседней комнате работал телевизор – бабушка вязала под бормотание ВВС. Мартин наскоро разулся, снял куртку и, стараясь не шуметь, проскользнул по коридору к подвальной двери. Стоило проверить, там ли еще его ночной улов, цела ли гитара и на месте ли ключи. Мартин готов был поклясться, что входил в подвал безо всяких ожиданий, но когда стало очевидно, что в помещении никого нет – пространство полнилось пустотой, вязкой, почти осязаемой – это укололо его резким, необъяснимым разочарованием.
Внизу стоял запах алкоголя, на диване валялся смятый плед, незачехленная гитара была аккуратно прислонена к спинке. В узкие окна у потолка проникали лучи бледного солнца и кривыми линиями ложились на дощатый пол, на захламленный стол, где в причудливой геометрии валялись смятые бумажки. Под диваном, в тени, едва заметно зеленела бутылка из-под виски.
Подвал казался безобразно грязным и удушающе обычным – точно таким же, каким был уже лет пять, с тех пор, как бабушка оборудовала здесь для Мартина место для игр и репетиций. Магия рассеялась, привычный мир медленно, как пыль, оседал на углы и поверхности, и ощущение необратимой перемены, еще недавно такое ясное и непререкаемое, показалось вдруг постыдной глупостью, иллюзией, спровоцированной алкоголем. Мартину сделалось тяжело, душно, и в попытке стряхнуть это липкое чувство он раздраженно взялся за уборку. Чистота ассоциировалась с воздухом. Воздуха не хватало.
Если судить трезво, у него не было ни единого повода для огорчений. Его жизнь устраивала его вчера и будет устраивать завтра. Сегодняшнее ощущение – ее пустоты и незначительности, лживости ее неопределенных, но манящих обещаний – всего лишь побочный эффект разошедшейся фантазии, которую пора бы уже научиться отделять от реальности. Мартин расправил плед, сложил его, зачехлил и поставил на место гитару. Забравшись на спинку дивана, он приоткрыл окно, впустил в подвал сырой, холодный воздух и спрыгнул на пол.
Однажды он научится полагаться исключительно на разум. Однажды на него снизойдет покой.
Бумажки на столе образовывали кривой, неаккуратный круг, повторяя форму лампы, которая еще вчера отбрасывала сюда свой свет. Как будто их разложили так намеренно.
Мартин шагнул к столу и вгляделся в этот грубый намек на композицию. Бумажка, что лежала в центре, была темной и незнакомой. Мартин взял ее, повертел в руках и расправил. Это был изжеванный флаер на концерт в клубе "Хромая лошадь", который должен был случиться через три дня, в пятницу. Среди наименований групп выделялось одно знакомое – "Взломщики". Шариковой ручкой на темном фоне было почти неразличимо написано: "От Шамана".
Пару секунд Мартин тупо таращился на эту надпись. Потом аккуратно сложил флаер и запихнул его в карман.
Обыденность, еще не успевшая закрепиться в очертаниях комнаты, облетела с них, как шелуха. Мир под ногами плавно, необратимо менял свой курс.
Ура. Нет тоске и обыденности.))
Мэтт - Дракон? Почему?)
Очень крутой отрывок. Осязаемый и напряженный, не смотря на то что - как будто - почти ничего не происходит. А на самом деле слышно как поворачиваются где-то шестеренки колеса судьбы)
Я понимаю, что отрывок будто бы ни о чем, но в действительности он о том, что некоторые люди довольно нетрадиционно воспринимают этот мир, и мне это кажется важным.
Noelheart, напишу тебе лично.
Я знаю, что снова запропал, столько всего произошло за последнее время. Но - я почти вернулся.
– Отличные новости, – возбужденно зашептал он. – Через две недели выступаем в «Аптеке». Может, удастся зацепиться, – Саймон бросил тревожный взгляд в сторону преподавательского стола. Профессор невозмутимо читал газету, направив на учеников седые иголки густых бровей. – Генри, кстати, как тебе идея войти в состав нас на постоянной основе? Ларри, кажется, окончательно слился.
– Хм, – неопределенно ответил Генри. Прищурившись, он аккуратно вливал изоамиловый спирт в реторту с уксусной кислотой.
– Саймон, – сказал вдруг Мартин, не отрывая взгляда от поблескивавшей в руке Генри склянки. – Мне надо с тобой поговорить.
Генри мрачно, предупреждающе глянул на друга. Мартин дернулся.
– Хэй, все, – перехватил он руку Стоуна. – Пятьдесят миллилитров.
Генри, вырвавшись из захвата, поставил склянку со спиртом на стол.
– Март, успокойся, – потребовал он устало. – Просто успокойся наконец. Саймон, он заболел.
– И он заболел? – ужаснулся Саймон. – Нас точно кто-то проклял, я же говорил, я еще тогда говорил. Не ветрянкой хотя бы?
Лохматые щетки бровей, парящие над гербом «Таймс», пришли в движение.
– Я не болен, – холодно сказал Мартин.
– Выглядишь ты и правда хреново, – прищурился Саймон, с подозрением вглядываясь в мартиновское лицо.
– Ему просто надо пару дней отлежаться, – тоном заботливого родителя сказал Генри. – И будет как новенький. А сейчас какие разговоры могут быть? Ты глянь на него. Он же едва живой.
Саймон послушно посмотрел на Мартина.
– И правда.
Мартин выдрал пробку из банки с серной кислотой и погрузил внутрь пипетку.
– Я хочу уйти из группы, – сказал он. Температурой его голос напоминал жидкий азот.
Саймон нахмурился.
– Чего? – не понял он. – Но почему? Из-за болезни, что ли? Слушай, ведь не чума же у тебя.
– О'Лири, – послышалось из-за газеты. Гладко выбритое лицо выплыло из-за страниц «Таймс», как луна из-за горизонта. – Скажите мне, будьте так любезны, вы совсем страх потеряли?
Саймон поджал губы, сделал виноватое лицо. Усыпанное веснушками и обрамленное огненно-рыжими завитками, оно смотрелось неубедительно.
– Простите, профессор, – О'Лири сделал шаг назад. – Поправляйся, – шепнул он Мартину, проскальзывая мимо. – И не дури.
На этом Саймон ретировался. Мартин вынул пипетку из банки с серной кислотой и завозился над ретортой.
– Врать богомерзко, – еле слышно заметил он.
– Я тебя спасал, – пожал плечами Генри. – Спасать друзей богоугодно. В конце концов, если бы не я, Богу пришлось бы спасать тебя самостоятельно, а это лишние хлопоты. Он, небось, уже устал от вас всех, идиотов.
Мартин хмыкнул. В безжалостном электрическом свете лаборатории его лицо отливало голубизной.
– Ты считаешь, я действую под влиянием импульса, – сказал он.
– Я считаю, у тебя психическое расстройство, и кто-то должен позаботиться о тебе до тех пор, пока ты не придешь в себя.
Мартин неопределенно дернул плечом.
– Не исключено, – проговорил он и, сняв со спиртовки колпачок, поджег фитиль.
– Я тебя спасал, – пожал плечами Генри. – Спасать друзей богоугодно.
Не знаю почему, но мне очень смешно, когда они так выражаются
Они так шутят. Забавно, но среди прикостельных шутить о Боге нормально.
А богоугодные шутки действительно оч смешные =D И вполне можно представить, что чуваки которые столько времени проводят рядом с алтарем и прочими божественными атрибутами, будут шутить именно так)) Это же для них повседневность, мне кажется она снимает уровень пафоса и трепета по сабжу.
Действительно, шутки снимают градус пафоса. И делают происходящее проще и адекватнее. Без шуток несложно угодить в фанатики.
Спасибо за отзыв.
Вокруг было пустынно, в заколоченных окнах завода химических отходов, гнившего по соседству, гудел ветер. Мартин вдруг осознал, что идея прийти пораньше, чтобы все разведать, была не самой удачной в его жизни – в этом молчаливом, шелестящем запустении он выделялся, как божья коровка на носу мумии. За обшарпанной, некогда выкрашенной в синий дверью его встретил хмурый сонный охранник.
– Э, пацан, – сказал он. – У тя паспорт есть?
Мартин молча протянул ему флаер – мэттовской надписью вверх. Охранник взглянул на измятую бумажку, прищурился и ухмыльнулся.
– Лады, – прохрипел он. – Ток не буянь, – он подмигнул насмешливо, выражая, очевидно, сомнение в способности Мартина буянить. – И эт, чет ты рано. Шаман-та дрыхнет еще.
Мартин предпочел не реагировать на этот содержательный монолог и проскользнул мимо, вниз по потрясающе узкой лестнице, будто извлеченной из кошмара клаустрофоба. На мгновение ему показалось, что он катится по пищеводу каменного великана в бурлящее, темное брюхо.
В недрах клуба оказалось просторно, сумрачно и малолюдно, окна отсутствовали, немногочисленные светильники были скрыты зеленым стеклом. По углам жалась подозрительного вида шпана. За барной стойкой тер стаканы зеленоволосый бармен. Мартин выбрал столик поуединеннее, бросил на драную деревянную скамью куртку и заказал пива. Бармен скользнул по нему цепким, недоверчивым взглядом, но пива налил. За отсутствием альтернатив Мартин достал из сумки Беккета и попытался сосредоточиться на чтении.
Нужно было прийти позже – после заката, когда в клубе собралось бы достаточно людей, чтобы среди них можно было затеряться. Мартин буквально кожей чувствовал прикованные к нему взгляды – люди глазели на его пиджак с эмблемой Хэмптонской старшей школы так, как будто это был костюм зебры.
Неловкость и волнение штопором ввинчивались в грудь, и Мартин попытался вспомнить, как вообще случилось, что он явился сюда так рано и в таком виде. Дело, очевидно, было в том, что голова у него в последнее время работала неважно – его неотступно терзали беспокойство, скука, и самое главное – предчувствие, предчувствие такой силы, какого он еще не испытывал. Прежняя жизнь, казалось, уплыла далеко в вечность и почти неразличимо колыхалась на горизонте времени. Предметы проступили яснее, стали фактурнее и глубже, как будто он всю жизнь был близорук и наконец-то надел очки. Это было ощущение родом из детства – ощущение надвигающегося, как стихия, будущего.
Он перелистнул страницу. Часы на руке монотонно отсчитывали время. Колонки над столиком взорвались музыкой – Мэнсоновским Nobodies.
И все-таки очень глупо было не думать. Округлая мысль, укусившая собственный хвост. "Распускаться не следует даже в мелочах", – поучительно изрекла книжка голосом Генри, и это было единственное ее послание, которое в этот вечер достигло адресата.
Следующим, что заметил Мартин, было стремительное движение сзади, мелькнувшая на столешнице тень – и вдруг кто-то обхватил его за плечи и с силой потянул на себя. Мир шатнулся, барная стойка в зеленом свечении поплыла вверх, пахнуло перегаром, табаком, чем-то теплым и терпким, и Мартин нервно дернулся вперед, стукнулся ребрами о стол (пивной бокал тревожно зазвенел), взмахнул рукой и впилился локтем во что-то мягкое.
– Тише, че ты, не дерись, – выдохнул Мэтт Мартину в лицо и чуть отстранился. Он все еще находился слишком близко для того, чтобы это считалось нормальным. Мартин мог созерцать золотистые прожилки в его глазах.
Пару секунд он не моргая смотрел на Мартина, невинно улыбаясь, а потом обернулся через плечо.
– Вот, это тот парень, о котором я говорил, – сказал он здоровяку в кепке, возвышавшемуся сзади. – Мой маленький буржуазный спаситель. Он сравнительно крутой гитарист, да, Март?
От пережитого ошеломления у Мартина слегка кружилась голова, сердце тяжело колотилось под ребрами, и единственным, что он оказался способен из себя выжать, была вымученная, неуверенная улыбка. Со стороны она наверняка выглядела жалко.
– Мелкий совсем, – с сомнением сказал здоровяк, оглядывая Мартина с ног до головы, как лошадь на базаре.
– Рядом с тобой немудрено, – заржал Мэтт.
Потом он снова обернулся к Мартину. Волосы у него были смяты, а лицо раскраснелось, как будто он только что встал с постели.
– Скажи "привет" Капибаре, старина. Надежнейший из друзей, рекомендую, - Капибара флегматично протянул Мартину руку. Мартин выпростал свою откуда-то из-под Мэтта, и знакомство состоялось.
А вообще вроде бы нормальных размеров кусочек получился.
Вот это вот прямо одно предложение - и сразу вся картина, причем маслом: "За барной стойкой тер стаканы зеленоволосый бармен". Как ты делаешь это, Рем?
fire_salamander, спасибо. Про бармена и правда хорошо. Так случается с предложениями, которые ты не выдумываешь - они просто появляются и остаются неизменными.
Вы все-таки поменяли кличку, здорово)
А описание клуба в начале очень жизненно - не знаю случайность или нет, но мне кажется теперь вы можете написать по сабжу трехтомный труд, не прибегая особо к изучению матчасти =O
О, впечатлений у меня столько, что хватит не на один роман. Правда, все эти впечатления связаны с малоизвестными группами, и когда мне нужно будет описывать выступления на стадионах, снова придется фантазировать. С другой стороны, кто знает, что случится к моменту, когда я дойду до стадионов.
Продолжение скоро. Правда-правда.