Белорусская Государственная Академия Искусств снаружи выглядит весьма презентабельно - старое здание, массивные двери, высокие окна, которые для человека с воображением непременно кажутся скрывающими тайны творчества. Небольшой холл украшен мраморной статуей исполинских размеров колосса, огромная белая лестница с тяжелыми перилами сделана в классическом дворцовом стиле. Эдакое начало, думается, предвещает и дальнейшие красоты, которыми, несомненно, обладает заведение, носящее столь гордое название.
Но на поверку мраморный колосс скрывает помещения, пропитанные Советским Союзом и реформой образования. Голые стены коридоров, в которых зачастую вовсе нет окон за ненадобностью, редко обвешаны репродукциями или фольклорными композициями, двери в кабинеты - обшарпанные, плохо запирающиеся, пол выстелен потерявшим свой цвет, вероятно, еще при царе Николае линолеумом. В пустынных коридорах холодно, в аудиториях обстановка самая небрежная и унылая. Я промолчу о туалетных комнатах, которые, несомненно, целиком являются раритетами и музейными экспонатами, что, видимо, и приобщает их к храму искусства. Проще говоря, антураж даже хуже, чем в родном Лингвистическом. Побывав как-то в частном преуспевающем экономическом университете, я был немного опечален внешним обликом собственной Альма Матер, что уж говорить про Академию.
Но все же Академия Искусств полнится именно теми красотами, о которых говорит обладающему фантазией путнику ее строгий внешний вид. По исшарпанному линолеуму гуляют высокие дамы со строгими прическами и тяжелыми веками, в каждом движении которых сквозит величие стареющей актрисы. На днях общался с дедком, до боли напоминающим Льва Толстого в его лучшие годы, вот только снежно-белая борода была слегка перемазана краской, по поводу чего бедняга страшно сокрушался. Начал дедок с поиска нужной мне аудитории и закончил бурной дискуссией о творческом пути Битлз. Студенты в рваных джинсах, красочных кофтах и полосатых носках глядят подчас совершенно безумно. Тамошние девушки знают, кто таков был Меркьюри и не падают в обморок от ужаса при имени Кобэйн. Нынче поймал себя на том, что чтаю студенту третьего курса Максу Блейка и Верлена.
И мне, собственно, осталось два экзамена до того, чтобы окончательно влиться в весь этот чудовищный бардак.