Моему старшему брату ныне 29, но его до сих пор просят показать паспорт в магазине, когда он покупает чертовски дорогой коньяк или французское вино для меня и Николая. Николаю 23, но и он вылядит так, будто ему 18. Один я, видимо, вполне вписываюсь в свой биологический возраст.
Мой старший брат наконец приобрел наш общий отличительный признак - у него темно-русые волосы, небрежно отпущенные до плеч. Раньше он носил обычную стрижку, теперь шутливо отговаривается: "Никак не успеваю в парикмахерскую", - на мои подколки по поводу новой прически. У него серьезные темные глаза, узкие ладони с длинными музыкальными пальцами, пытливый ум, интересная работа. В детстве я его обожал - он читал мне книги Майн Рида и возил на велосипеде на раме. Он, кажется, обожал меня в ответ, я был мал, замкнут и, наверное, несчастен, а моего брата терзала странная заноза в сердце, он все пытался сделать счастливым каждого, кто таковым не являлся и был беспомощен изменить что-то сам. Он трепал меня по волосам, сочинял сказки, дарил книги, бегал со мной по песку босиком, отыгрывал сценки и ел бутерброды с раздавленными в масле ягодами малины. Эти ягоды собирал я, проверял на отсутствие червей и надевал на пальцы, гордо демонстрируя сотворенную красоту брату. Он смеялся и украшал свои пальцы по образу и подобию. Он тогда был очень юн и все хотел успеть, у него было необыкновенно много дел и столько же времени для меня и Ники.
Мы - сначала Николай, потом я - отделились от семейства и стали жить своими жизнями в соответствии с повадками своих тараканов. Ника, мой средний брат - немного угловатый, с чересчур узким подбородком, курносым носом и насмешливым взглядом, пугающе худой и длинноволосый, умеет все на свете, начиная от гитары и шашлыков и заканчивая операциями с помощью лазера. Сейчас он без пяти минут ученый, физик-лазерщик, проходит магистратуру в научном центре и работает системным администратором, приобрел электрогитару и бас, меняется со мной новыми книгами. Про меня все известно. Я занят, у меня большие планы, у меня Академия Искусств, у меня редакция. Хотя я недостаточно напорист, чтобы сравняться с моими братьями в области карьеры, я слишком, как нежно и чуть смеясь выражается Ника, высокая творческая натура, говоря точнее страдаю жестоким раздолбайством. Большую часть времени, предназначенного для учебы, я запоем, не видя мира вокруг, читаю художественную литературу, изучаю астрономию с подоконника, пишу что-то маловразумительное и изображаю мне интересные лица с помощью пяти обломков простых карандашей. Но моя так называемая самодостаточность, наверное, превосходит даже самодостаточность Ники, ибо в одиночестве легче всего читать и изучать астрономию.
Сейчас мой старший брат допоздна сидит на своей интересной престижной работе и развлекает себя производством хитрых компьютерных игр, чтением с экрана, концертными программками. Его изволили приглашать на постоянную высокооплачиваемую работу в Лондон и Квебек, но он, как истинный патриот отечества, остался осваивать родные просторы. Я хотел намекнуть что-то непечатное о его умственных способностях, но он меня опередил - сказал, что остался со мной и Николаем. Что мы - его семья. И я промолчал. Он не собирается жениться и никогда за всю историю великой троицы младшего поколения семейства не знакомил нас с девушкой. На концертные мероприятия он зовет меня или Нику, иногда ходит с какими-то неизвестными посторонними друзьями или вовсе один. Теперь он часто бывает один - не потому, что ему этого хочется, а потому, что он выдумал для себя такое правило. Так надо, неясно одно - кому?
Моему старшему брату только двадцать девять, он красив и умен, он обладатель заразительного смеха и огромного багажа тем для разговоров. Но ныне он стал замкнут и несчастен. Сегодня в который раз поздно вечером зашел ко мне домой и долго сидел на кухне, изучая чашку с самым что ни на есть банальным чаем.
- Андрюх, как дела? - пытался я выяснить причину чайной тоски.
- Отлично! - огромный энтузиазм в голосе, вымученная улыбка и очевидно потерянный взгляд.
Он недоговаривает, а чаще просто молчит. Расспрашивать бесполезно - он не ответит, никогда не отвечал на вопросы о своей личной жизни. О нас, о семье, о работе, о книгах, театре, фильмах - сколько угодно, об этом - никогда.
- Да так, небольшие проблемы, не обращай внимания, - смотрит в чашку, нагло врет. - Так что, ты говоришь, у тебя там с универом?
- Я ничего не говорил про универ, - пожимаю плечами с выражением лица "ты нагло врешь!".
- Так ведь это кошмар какой-то, немедленно говори, - смеясь, хлопает по плечу - гнусно переводит тему.
Чтобы развеять обстановку я могу только попросить сыграть на гитаре и расспросить о ближайших культурных событиях в Минске. Могу рассказать о Ку-Клукс-Кане, тамплиерах и коте Кеше, который перевернул фикус - правильно, зачем нам с Кешей фикус, земля - дело иное, полезное.
Вполне вероятно, что мой брат до сих пор обожает меня - ведь именно ко мне несет его попутный ветер, когда не все гладко. Вышло так, что мы почти поменялись ролями, я сейчас так же молод и переполнен планами, как он во времена, когда помогал мне таковым становиться. Только кажется, помочь в данном случае я совершенно бессилен.