Съездил в деревню, где в детстве проводил лето, и испытал сложный спектр чувств. Шум проносящихся мимо электричек, бессистемно кричащий петух (может быть, это не попытки констатировать время, а музыкальные упражнения или даже зов о помощи, примета петушиного отчаяния), заросли дикой акации, из стручков которой я делал свистульки, — все там же. Все так же шумят, наполняясь ветром, огромные многовековые березы — когда-то мне нравилось думать, что они говорят о прошлом на незнакомом мне языке. Когда дедушка засыпал, я пробирался в сумерках к их подножиям, чтобы послушать — и лежал в траве, и вдыхал запах земли и клубящейся вокруг жизни, и думал о необъятности времени.
Все так же загадочен соседский участок, где когда-то жила древняя старушка со сказочным именем Василиса Васильевна. Я считал ее колдуньей и немного боялся, но все равно каждый день с заходом солнца, рискуя жизнью, проникал в ее двор в поисках магии и приключений. Я крался под ее окнами и видел, как поблескивают листья сирени в лунном свете, слышал, как зловеще тих дом. Этого мне было достаточно. Я был непривередлив. Я убегал домой в ужасе и восхищении, залезал через окно в спальню и засыпал — под звездами, под сводом лета, под ковром с оленями, скрывавшим выцветшие обои. После Василисы Васильевны в соседском доме жил бывший министр иностранных дел БССР с женой, но развеять магию им не удалось. Теперь там никто не живет, и тени на участке сгущаются.
Отчетливо помню, что в то время представлял взрослого себя абсолютным незнакомцем. Тем забавнее понимать, как мало я изменился. Как и тогда, всем другим занятиям я предпочитаю чтение и придумывание историй. Как и тогда, я люблю быть один. Как и тогда, я нахожу таинственным тонущий в зарослях соседский дом. Как и тогда, я незаконно проникаю на чужие участки, пуще прежнего поглощенные кустотой. Там все так же тихо.