Идиль.

[kiyonobu-inoue]

Курортная сказка, давным-давно извлеченная из сна.

* * *

На северо-востоке акварельными каплями растекались огни порта, белели в сумерках покатые бока кораблей. Дремали, как слоны среди оленят, громадные круизные лайнеры. Над портом возвышался город — черепичные крыши, тонкие шпили и заросли олеандра — даже в море слабо ощущался его белый запах, смешанный с печным духом улиц и стен.
Но город Идиль не интересовал. Она плыла туда, где в тени скал скрывалась уютная деревенская бухта.
Драго и Славен уже спустили лодку на воду. Заходя в море, они погружали на нее тяжелые белесые тюки, перемотанные бечевкой. Их напитанные солнцем руки поблескивали влагой, одежда, намокая, темнела и тяжелела. Черные волосы Драго шевелились на влажном ветру и закручивались в кольца.
Недалеко от берега из воды торчал камень — серый, высокий, похожий на старую ключницу из сказки. Здесь стоял Драго, когда Идиль увидела его впервые. Тогда она в третий раз приблизилась к людям: неясное беспокойство, какая-то внутренняя неразрешенность и неопределенное желание раз за разом толкали ее на безрассудство. Более яркий, более белый мир, полный незнакомого и опасного движения, вставал над темными водами ее жизни. Причудливые растения с твёрдыми стволами оплетали берег. Свет был в небе, свет был в воде. Драго стоял на камне, длинный и золотистый в солнечном огне, и рисковал напороться на морского ежа.
Проведя ладонью по гладкой поверхности камня, ежей на котором с некоторых пор не водилось, Идиль прислушалась к разговору, едва слышному за грохотом волн.
— Что-то сегодняшняя погода не внушает мне оптимизма, — смахнув со лба волосы, Драго смотрел на белесое лицо с голубоватыми прожилками, плывшее над волнами в вуали облаков. Луна была кислой, будто съела лимон.
— Да брось, — Славен, кряхтя, поместил в лодку очередной тюк. — Вон как ясно. Лучше скажи, ты видел, как наши с французами сыграли?
— Я тем вечером, кажется, Джелке помогал.
— Бросил бы ты эту затею с женитьбой, — легко сменил тему Славен. — Джелкина мама ни за что не одобрит.
— Конечно, одобрит.
— И не подумает.
— Надо только денег заработать.
— Ну как знаешь, — Славен вдруг улыбнулся. — А помнишь, как Джелкина мама гоняла нас полотенцем по всему Дубровнику? Мы, кажется, оладьи у нее украли... Или пирожки?
Ночь была тревожной. В клубящейся прибрежной зелени шарил ручищами ветер, отчаявшийся и злой, как ребенок, потерявший игрушку. Волны с грохотом прокатывались по гальке — и разбивались в пену, как в жемчуг. Из-за горизонта, как растущая гора, поднималась туча. По поверхности воды шагал голубой лунный свет. Идиль, запрокинув голову, любовалась небом людей, по которому медленно плыли маленькие сияющие корабли.
Славен запрыгнул в лодку и, встав у борта, отжал намокший край майки. Тряхнув короткостриженой головой, он обвел взглядом бухту.
— Красотища, — бодро отметил он.
Славен был крупным, самоуверенным, сухопутным.
Отвязав канат, Драго на секунду замер, глядя прямо на Идиль, и она нырнула за камень.
— Чего? — услышала она голос Славена, перекрикивающий грохот волн.
— Показалось, я видел что-то... — ответил Драго.
— Рыба, наверное.
Драго ничего не сказал. Когда Идиль вновь выглянула из-за камня, он уже взобрался в лодку и сел на корму. С его темных волос, падающих тугими кольцами до подбородка, капала вода. Он рассеянно слизывал ее с губ.
— Почему-то хочется домой, — сказал он и завел мотор.
* * *
Драго думал о том, что за пятнадцать минут добрался бы на велосипеде до западной окраины Дубровника и еще успел бы на последний автобус. А там — электрический уют, глухо гудящее нутро и осколки пассажиров: сновидческий кубизм ночного транспорта. Ещё пятнадцать минут — и он вышел бы у обшарпанного белокирпичного дома, знакомого до последнего голубя. Дверь, покрытая облупленной зеленой краской, скрипнула бы, впуская его в гулкий полумрак.
Серая крыша, над ней ночь. Под ней — потертый зеленый диван, электрический чайник и густой платан, нависающий над окном. Сейчас он, наверное, грозно потрясает узловатыми ветвями, как Дон Кихот бьется с непогодой. И позвякивает под ударами ветра немытое оконное стекло.
Драго занимался живописью, но денег это не приносило, поэтому он выбрал наиболее доходную из работ, близких к искусству, — он был контрабандистом. Конечно, он пробовал заниматься чем-то более законным, но ко всему, что могли бы одобрить родители, у него не лежала душа. Его капризная душа, как женщина, соглашалась лежать только в направлении чего-нибудь волнующего. Поэтому, когда однажды — он разносил в тот день еду и напитки праздным туристам, следя, чтобы парадоксально белые скатерти кафе "Веселый Рождер" не унес ветер, — к нему подошел Славен и, воровато оглядываясь, предложил прокатиться ночью на лодке за приличную плату, Драго не ощутил ни тревоги, ни колебаний. Он почувствовал облегчение.
С тех пор почти каждую ночь Драго и Славен переплывали море с грузом на борту. Не то чтобы в голову Драго не приходили вопросы об этичности обретенной им профессии, но ответом на них всегда оставалась практичная эстетичность — тот внутренний закон, которым Драго руководствовался с детства.
Новая работа была простой и ясной, пропахшей рыбой и йодом, жизнью и смертью, и только одно тревожило Драго. Он с удивлением обнаружил, что не перерос мечтательность. Он привык считать, что времена, когда он смотрел на лазурные волны, уносившие за горизонт корабли, и грезил об экзотических странах и неясных, но оттого еще более заманчивых приключениях, остались далеко позади. Сохранив свою тайну, море стало рутиной. Тем не менее Драго заметил, что оно снова волнует его и приводит в замешательство. Ему то и дело мерещилось, будто оно смотрит на него. Ждет.
Иногда ему казалось, что он видит в зеленых волнах чье-то бледное лицо — то ли утопленницу, то ли привидение.
К счастью, Драго знал, что делать с галлюцинациями. Он немедленно использовал обретенное психическое расстройство в работе. Картина, с которой смотрело странное зеленоволосое существо с прозрачными глазами и неестественно белой кожей — мрамор с голубыми прожилками, покрытый побегами растений, — была написана за несколько дней. Джелка долго смотрела на портрет, склонив темную голову.
— Она красивая, — произнесла она наконец. — Но мне не нравится.
На Джелке было красное платье с крупными белыми пуговицами. Оно отвлекало Драго, напоминая ему флаг Японии наоборот.
— Почему? — спросил он.
— Она... чужая, — задумчиво проговорила Джелка. — Неотсюда. Как смерть.
Больше она не сказала ничего. Но в этом не было необходимости. Драго ясно видел то, о чем говорила его невеста, но не испытывал ни страха, ни отторжения.
Возможно, дело было в том, что Драго не верил в дурные приметы. Он верил в собственное воображение, которое щедро развлекало его с детства. В морском видении он не находил мрачных предзнаменований — он видел в нем отражение себя. Она — утопленница, привидение — была олицетворением той части его существа, которой никогда не было достаточно. Сутью его стремления заглянуть за грань.
Иногда она ему снилась. Это были тяжелые сны, где она увлекала его в темноту. Он просыпался в душной комнате и подолгу смотрел, как сонно шевелятся за окном платаньи ветви.
Драго понимал, что утопленницы его снов не существует, и легко любил ее.
Но Джелка хмурилась, глядя на картину, и Драго пришлось переставить ее в чулан. Время от времени он заходил туда за новыми красками или банкой абрикосового варенья, и русалка смотрела на него из темноты светлыми прозрачными глазами — настойчиво, мрачно. Ее белое лицо, одновременно замкнутое и зовущее, было само внимание. Да, он любил ее, как потрепанный сборник старых сказок, которые читал в детстве.
* * *
Идиль раздраженно махнула хвостом, разгоняя атаковавшее ее семейство электрических скатов. Человеческая лодка, за которой она плыла, неуклюже кувыркалась на волнах. Идиль нравилось смотреть на ее смешное буро-зеленое брюхо.
Но существовало нечто, на что ей нравилось смотреть больше, поэтому время от времени она поднималась из воды.
Всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы попасться. В какой-то момент ветер подхватил ее волосы — в разреженном человеческом воздухе они были слишком тяжелы и слипались в змеистые пряди — и швырнул ей в лицо. Она взмахнула рукой, откидывая их со лба.
— Нужно поворачивать, — крикнул Драго. Но смотрел он не на Славена, а на Идиль. Она взглянула на него в ответ, прежде чем скрыться под водой. Его лицо было очень бледным.
Ей было весело.
В следующий раз она вынырнула прямо у борта человеческого судна и вцепилась в него, пытаясь уловить ритм. Мокрая резина скользила под пальцами. Луна исчезла в брюхе прожорливой тучи, заполонившей небо, но в бушующей темноте Идиль чувствовала теплое присутствие Драго, который молча правил судёнышко вперед. Или назад. Направление потеряло значение.
Идиль не сомневалась: Драго знает, что она здесь.
"Сегодня", — думала она, и эта мысль оглушала ее больше, чем шум волн. Как маяк в тумане, в ней горело предчувствие. Она знала: Драго принадлежит другому миру. У этого мира другие текстура, плотность и цвет.
Но миры смешивались этой ночью.
* * *
Драго направлял лодку к берегу. Влажная поверхность рычага под ладонью — все, что имело сейчас значение. Вокруг было темно, как в аду, где погасли костры и жаровни. Ходовые огни, казалось, проваливались в воду, как в колодец. Необъятная чернота моря была здесь единственной реальностью.
Реальностью, естественной, как вкус соли на губах, была здесь и утопленница его снов. Драго знал, что если посветит фонарем позади лодки, то увидит зеленую макушку. Ему не хотелось этого делать. Ему хотелось оставить себе шанс, если он доберется до берега живым, списать все на разбушевавшееся вместе со стихией воображение.
В голове тяжело, гулко билась кровь. Этот стук причудливо сплетался с ритмом волн. Под ту же музыку танцевала лодка. Обычно разговорчивый, Славен молчал, вычерпывая из нее воду. Интересно, думал Драго, глядя на него, выгляжу ли я таким же напуганным.
Все очевиднее становилась глубокая ошибочность некоторых беспечно принятых решений. Сдаваться, впрочем, было рано. Всегда.
А берег, казалось, застыл на месте. Волны поднимались все выше, пожирая далекие огни Дубровника, бессильные, как воспоминание. Потоки брызг летели в лицо, не давая вздохнуть.
Все закончилось очень быстро. Когда волна нависла над лодкой, словно гигантская рука, Драго не думал ничего. Он понимал, что некоторым вещам нужно просто позволить быть. В том числе смерти.
И на него обрушилась кружащаяся темнота.
В следующий миг вода была повсюду, взламывая границу между верхом и низом, звуком и тишиной. Драго взмахнул руками, пытаясь плыть, завертел головой в надежде понять направление.
А потом он увидел ее.
Ее кожа казалась очень белой. Еще белее были ее глаза. Длинные зеленые волосы плыли вокруг нее, как побеги диковинного растения.
Ее лицо, одновременно замкнутое и зовущее, было само внимание. Ее рот, обычно плотно сжатый, улыбался.
Она протянула ему руку.
* * *
Джелка вздрогнула, едва не выронив банку с вареньем. Прежде она не замечала на этом зловещем портрете такого довольного, торжествующего выражения. Наверное, Драго его доработал.
Картина стала страшнее. Эмоциональнее. Лучше. Джелка не могла отрицать ее красоты. Тем больше она ей не нравилась.
Скользнув тревожным взглядом по бледному лицу, на котором застыла улыбка, Джелка ушла в светлый проем двери.