Третья звезда.

[kiyonobu-inoue]

К черту хронологическую последовательность.

Жанр: драма.
Предупреждение: неочевидная мистика, разнообразие психических отклонений и видов ориентаций.
Предупреждение для главы N: вольное обращение с наукой.
Размер: вообще – большой, глава – пятнадцать тысяч знаков.
Содержание: Четверо совершенно не подходящих друг другу людей из параллельных вселенных, с разным мировоззрением и восприятием реальности сколачивают музыкальную группу.
Действие происходит через десять лет после образования группы.

Глава N. Третья звезда.

Глава N. Третья звезда.
Они шли уже полчаса, изредка перебрасываясь короткими фразами, по заваленным бурой влажной листвой улочкам незнакомого города. Было тихо и холодно, воздух пах гнилью и дождем. Мэтт, окончательно разучившийся двигаться медленно, шел немного впереди, и полы его пальто разлетались, как у Дракулы. Генри следовал за ним. Замыкали процессию Мартин, воткнувшийся в телефон и следивший за их передвижениями по карте, и сопровождавшая его шаг в шаг Алекс.
Прошло уже четыре года с тех пор, как они в последний раз гуляли вчетвером, и Генри испытывал тяжелое, тянущее чувство, которое после некоторого размышления распознал как ностальгию. Четыре года назад он работал в чудаковатом, но слаженном коллективе, самыми большими проблемами которого были регулярные опоздания Мэтта и периодические творческие кризисы Мартина. А потом все тихо, плавно и непоправимо разладилось.
Генри не знал, что именно произошло между его коллегами, но догадывался, что случилось это в Берлине во время записи Белого альбома. Он помнил, как начал замечать гнетущую, напряженную атмосферу в студии, как Мэтт внезапно стал собачиться с Алекс из-за каждой мелочи, как Мартин обзавелся привычкой исчезать по каким-то сомнительным причинам, а потом вдруг – не потрудившись выдумать причину вообще – сорвался в Амстердам на две недели. Генри догадывался, что между его коллегами что-то произошло, но они с поразительным для рассорившихся людей единодушием об этом молчали. Между тем их отношения достигли такой степени напряженности, что неладное смог бы заметить любой человек с функционирующей нервной системой, находящийся с ними в одной комнате больше пяти минут.
Генри несколько раз восстанавливал в памяти события тех дней в "Хансе", пытаясь найти точку разлома, но ничего необычного припомнить не мог. Был апрель, солнце жарко светило в высокие окна студии, ложась на паркет длинными медовыми прямоугольниками. Мартин сидел в наушниках целыми днями, а Мэтт гадал, как скоро его уши сварятся и их можно будет съесть с бульоном. Алекс валялась на диване с журналом Men's Health. Альбом обещал быть отличным, Джулиан уверял, что у них есть как минимум два хита.
С тех пор Генри стал замечать интересную закономерность – чем лучше шла их работа, чем богаче и известнее они становились, тем больше портились их взаимоотношения, характеры и образ жизни. К настоящему моменту они умудрились стать мировыми знаменитостями, и Стоун уже перестал называть их совместное времяпрепровождение иначе чем словом "ад". Он даже научился относиться к аду с истинно христианским смирением, как к лондонской погоде.
От хорошей погоды он отвык.
– Понятия не имею, что это за город, но он мне нравится, – сказал Мэтт, разворачиваясь на ходу на сто восемьдесят градусов.
– Это Прага, – сообщил Генри. – Наверное. Здравый смысл подсказывает мне, что это центр Праги, но многолюдность настораживает.
Прошло уже минут двадцать с тех пор, как они в последний раз видели прохожего.
– Мы блуждаем по неведомым районам Праги, а может, не знаю, Нарнии в три часа ночи, а завтра в одиннадцать вылетаем в Будапешт, – заметила Алекс. – Просто напоминаю.
– Вообще-то, – подал голос Мартин, не поднимая взгляда от дисплея телефона, – мы на улице Летенска, около поворота на улицу Йозефска и рядом с Малостранским отделением полиции. И для географических кретинов вроде нас придумано GPS.
Вид у Мартина был совершенно больной, истощенный, как будто он не ел и не спал несколько дней. Алекс рассеянно, на автопилоте придержала его за локоть, спасая от столкновения с цветочной кадкой у дверей маленького ночного кафе. Над дверью заведения, позвякивая, болтались на ветру колокольчики.
– Ты когда спал в последний раз, чудовище? – спросила Алекс тихо, касаясь кончиками пальцев черного мартиновского рукава.
Мартин неопределенно пожал плечами, давая понять, что не собирается поддерживать разговор на эту тему.
– Чего ты взвинченный-то такой, ты можешь объяснить? – продолжала Алекс беззлобно.
Ответить Мартин не успел. На повороте, под покрытым паутиной фонарем Мэтт вдруг остановился.
– Зацените, какая херовина! – восхищенно сказал он.
Генри поспешил за ним, и вскоре из-за поворота выплыл массивный храм цвета охры в бледном мареве подсветки. За решетчатой оградой ютился тенистый дворик, заросший кустами и кипарисами.
– Да уж, херовина, – проговорила Алекс иронично. – Очень точное описание.
Мартин принялся копаться в телефоне. Его руки в мотоциклетных перчатках мелко подрагивали.
– Собор святого Йозефа, – прочитал он, и Алекс склонилась над его плечом, заглядывая в светящийся дисплей. – Построен между 1686 и 1692 годами.
– Барокко, – проговорила Нортхейм. – Странно... А где крем и завитушки?
– Пишут, что все внутри.
Мартин спрятал телефон в карман и уверенным шагом направился к ограде.
– Март, там закрыто, – сказала Алекс, когда Мартин толкнул тяжелую решетчатую калитку. Калитка с тихим скрипом поддалась.
– Прошу, – безэмоционально прокомментировал это Мартин и ступил во дворик. – Приступим к осмотру достопримечательностей, леди и джентльмены.
– Джентльмены? – переспросил Мэтт, направляясь следом. – То есть сегодня без вандализма?
– Если окажется, что из-за вас я снова нарушаю закон, и если всех нас посадят в чешскую тюрьму, я тебя сожру, Мартин, – предельно серьезно сообщил Генри. – Неприготовленным.
Во дворике был полумрак. Подсветка, озарявшая купол, ложилась на землю призрачным бледным свечением. Деревья и кустарники отбрасывали на землю густые тени.
– Отравишься, – меланхолично сообщил Мартин, скрываясь во мраке под кипарисами.
– Если мы когда-нибудь застрянем вчетвером посреди океана, – сказал Мэтт добродушно, – я предпочел бы открыть для себя каннибализм с помощью Генри. Он нетоксичный.
– И большой, – раздался из темноты довольный голос Мартина.
– Зато жилистый, – заметил Генри. – Зубы переломаете. Ну, или я вам переломаю. Пока не решил.
Под кипарисами зашелестели удаляющиеся шаги. Алекс направилась было на звук, но Мэтт ухватил ее за рукав.
– Ребят, – проговорил он, понижая голос. – Я один схожу, хорошо? Третьи сутки не могу его отловить. Он же не разговаривает со мной с миланского концерта, – Мэтт печально опустил голову, и его бледное лицо скрылось за волосами. Весь в черном, он мгновенно стал напоминать существо из японских фильмов ужасов. – Я там и правда немножечко, наверное, перегнул палку.
Алекс закатила глаза.
– Мэтт, она у тебя в перегнутом виде уже лет десять, палка эта, – сказала она. – От нее уже щепки одни остались.
Мэтт взглянул на Алекс исподлобья и улыбнулся ей так ясно и в то же время холодно, будто его фотографируют в Форбс.
– Ладно, – мрачно сказала Нортхейм. – Иди, чего уж. Может, подействует.
Мэтт бесшумно, как привидение, скрылся в тенях под кипарисами.
– Ритм-секция, как всегда, остается в тылу, – рассеянно пробормотала Алекс.
Пару секунд она напряженно смотрела в темноту, а потом устроилась у ограды, где вид на храм был наиболее впечатляющим, зябко кутаясь в куртку. В лунном свете ее белые волосы, собранные в пучок, отливали голубым.
– Слушай, – сказал Генри. – У меня к тебе вопрос.
– Только не про музыку, – выдохнула Алекс в ворот куртки. – Не могу я больше.
Генри прикрыл глаза. Он старался быть терпеливым.
– Нет, другой вопрос. Я понять не могу, зачем ты цепляешь Мартина?
– Зачем я...? – на секунду Генри показалось, что Алекс сейчас возмутится, но та оборвала себя на полуслове и смерила Стоуна долгим, тоскливым взглядом.
– У тебя вискарь есть? – устало спросила она.
– Вискарь у Мартина, – нахмурился Генри.
– Что характерно. Ни способностей, ни вискаря, – припечатала Нортхейм и отвернулась.
Главной проблемой Генри в общении с Алекс было то, что он неизменно терялся перед лицом ее потрясающей, холодной, почти самоубийственной наглости. Алекс хамила так же просто, легко и уверенно, как дышала. Эта ее особенность так странно сочеталась с лексикой выпускницы консерватории, что Генри поначалу испытывал регулярные приступы когнитивного диссонанса.
– Тебе доставляет удовольствие говорить мне гадости? – сухо поинтересовался Стоун.
– Наверное. Выговариваюсь, знаешь ли, за последние десять лет. Выплескиваю наболевшее.
– Нам не хватало только сцепиться у ворот церкви.
– Все забываю, какой ты религиозный, – ехидно пробормотала Нортхейм.
Она порылась в карманах куртки и извлекла пачку сигарет. Генри посмотрел на нее неодобрительно, Алекс приподняла бровь и демонстративно сунула сигарету в рот. Вспыхнул огонек зажигалки.
– Знаешь, – сказала Алекс, прикуривая, – я думаю… Думаю, что в ситуации, в которой мы находимся, есть некая логика. Некая математическая стройность, – зажав в пальцах фильтр, она выдохнула дым в печальное лицо луны, повисшее над храмом. – Когда-то тысячу лет назад Мартин изобразил на обложке нашего первого альбома треугольник, и меня это как-то... задело. Я полагала, что этим он подчеркнул мою отдельность, ну... мою... невстроенность в наше общее дело. Но теперь я смотрю на этот, – Алекс неопределенно взмахнула рукой, и огонек сигареты описал в воздухе яркую дугу, – пейзаж и мне кажется, я фатально ошибалась.
Генри сжал пальцами переносицу. Ему была знакома эта интонация. Начинался традиционный нортхеймовский философский трындеж, неостановимый, как стихия.
– Слушай, ты извини меня, но я не разбираюсь в геометрии, – на пробу сказал Стоун, не особенно надеясь, что его слова будут услышаны.
Алекс пожала плечами и затянулась.
– А в астрофизике? – спросила она.
– В астрофизике?
– В науке о свойствах космических объектов, – подтвердила Нортхейм. – Я в последнее время очень ею увлеклась. Вон там, к примеру, созвездие Лебедя, – она указала куда-то в темно-лиловое небо. – Бета Лебедя, Альбирео, состоит из трех гравитационно связанных звезд. Мы с Мартином пару вечеров сидели на астрономических и астрофизических сайтах, изучая этот феномен. Оказалось, что звездные системы развиваются намного интереснее, чем одиночные звезды. В особенности когда компоненты взаимодействуют.
Генри взглянул в небо. Он понятия не имел, где находится созвездие Лебедя, зато отлично видел знакомую Большую Медведицу.
– Разве они могут не взаимодействовать? – спросил он. Астрофизика казалась более безобидной темой, чем символика группы.
– Да, конечно. Они могут держать друг друга гравитационно, но развиваться совершенно обособленно.
В круге голубоватого света у фасада храма возник Мартин. Выглядел он раздраженно. Рассеянно обозрев искусную резьбу массивной двери, он уселся на ступеньку, нахохлившись и укутавшись в пальто.
– Они не могут отдалиться друг от друга, – продолжала Алекс, стряхивая пепел на землю, – но и сблизиться не могут по причине инерции и углового эффекта. Отдельные, но несвободные. Связаны гравитацией не менее прочно, чем такой вот хренью, – Алекс похлопала рукой по чугунной цепи, нанизанной на церковную ограду за ее спиной.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – поинтересовался Генри.
Алекс пожала плечами.
– Ты спросил.
Генри не попытался вспомнить, не просил ли у Алекс лекций о звездах. Было очевидно, что Нортхейм, как обычно, говорит об одном, подразумевая совершенно другое. Это была общая для них с Мартином особенность, и именно благодаря ей, как подозревал Генри, они так прекрасно поладили. Они могли часами перетирать библейские притчи, чтобы разрешить собственные музыкальные и личные недоразумения.
– Так или иначе, во Вселенной ничто не длится вечно, – сказала Алекс. – Рано или поздно устойчивость звездной системы нарушается.
– И что происходит?
– Смешение... – отрешенно сказала Нортхейм.
Пару секунд она невидящим взглядом смотрела в пространство, будто припоминая что-то. Потом встрепенулась и продолжила:
– Понимаешь, у каждой из звезд есть так называемая область Роша. Это такая… – Алекс долгим взглядом посмотрела на Генри, вздохнула и огляделся вокруг. Вскоре она раздобыла палку и, зажав в зубах сигарету, принялась чертить на гравии два больших круга с точками посередине. – Смотри, это сферы влияния каждой из звезд, как бы… Их личное пространство. Звезды эволюционируют, изменяются, и однажды одна из них становится слишком большой. – Алекс нарисовала вокруг одного из кругов круг побольше, так, чтобы он пересекся со вторым. – Ее становится так много, что она просто не может не влезть в личное пространство своей космической сестры. Вещество более крупной звезды, – она ткнула палкой в большую звезду, – начинает перетекать на соседку. Таким образом звезда-соседка может многократно увеличиться в размерах. Впоследствии она сама становится настолько большой, что не вмещается в свою область Роша и передает часть своего вещества первой звезде. Такой обмен веществом может происходить множество раз.
Алекс подняла взгляд на Генри и спросила, прищурившись:
– Смекаешь?
Генри смекал.
– В общем, – продолжила Алекс, – много закручивающегося света. Как у нас на сцене.
В тени храма Мэтт подошел к Мартину и что-то тихо заговорил ему, склонясь над его плечом.
– Вот так связанные гравитацией звезды влияют на эволюцию друг друга, – продолжила Алекс, уставившись на эту картинку. – Одна звезда может сожрать другую. А может обогатить ее настолько, что она, даже будучи по изначальным характеристикам обречена на участь белого карлика, стать черной дырой. Но так или иначе...
По дороге у храма проехала машина, окатив Алекс светом фар. Ее призрачно-белые волосы вспыхнули и погасли. Мэтт присел рядом с Мартином на корточки и, положив руку ему на плечи, зашептал что-то на ухо. Мартин отвернулся, уткнувшись лицом в ладонь.
– Слушай, ты не знаешь, он это действительно из-за мэттовской выходки в Милане? – спросила вдруг Алекс, кивнув в сторону храмовых ворот.
Генри пожал плечами.
– Он мне не рассказывал. Но похоже.
– Не понимаю, – сказала Алекс. – Это же Мэтт. Он всегда так себя ведет.
– Накопилось, наверное, – пожал плечами Стоун. – Пройдет. Так ты сказала "так или иначе".
– А? Да, – Алекс плотнее укуталась в куртку. – Так или иначе связанные гравитацией звезды – это специфические космические объекты, они обладают много большим потенциалом, чем одиночные. В процессе их взаимодействия вырабатывается огромное количество энергии, появляются яркие источники излучения. Возникают мощные гравитационные волны. Которые вызывают рябь пространства-времени.
Алекс задумчиво оглядела до патетичности несовременный пейзаж.
– По сути, они меняют реальность.
Тени деревьев длинными изломанными кляксами лежали на земле. Генри молчал. Он заметил, что Мартин, все так же уткнувшись в руку, тихо над чем-то смеется.
– Да ладно, закури, чего ты? – сказала Алекс. – Тебе же хочется. Мы во дворе, в конце концов, а не в церкви.
И Алекс протянула Генри сигарету. Генри на секунду усомнился, а потом взял. Курить действительно хотелось. Где-то вдали зазвучали шаги, пьяные голоса громко переговаривались по-испански.
– А третья звезда? – спросил Генри, когда благословенный никотиновый дым поступил ему в легкие.
– Третья? – Алекс протянула руку сквозь решетку и выбросила бычок в мусорное ведро. – Странно, что ты о ней вообще вспомнил. У Мартина спроси, ему все это жутко понравилось.
– Давай лучше ты мне расскажешь, – предложил Генри, затягиваясь, – раз уж мы тут мерзнем во имя эстетики и свежего воздуха.
– Да ничего особенного с ней не происходит, – пожала плечами Нортхейм. – Она либо остается на орбите, либо вылетает с нее, когда одна из соседок взрывается как сверхновая... Но знаешь, что самое прикольное про третью звезду? Она не может присутствовать в звездной системе наравне с двумя остальными. Если такая звезда приблизится к внутренней паре больше чем на 8-10 радиусов, она будет выброшена из системы.
Алекс многозначительно улыбнулась.
– Такой вот интересный закон природы. Холодно, да?
Генри вдруг вспомнил, когда обо всем этом спросил.
– Знаешь, жалко, что в школе я не любила астрономию и нихрена не знала об астрофизике, – сказала внезапно Алекс. – Разучивала Рахманинова вместо этого. А теперь смотри, где Рахманинов. Вообще не пригодился.
– То ли дело астрофизика, – со смешком добавил Генри.
И Алекс предельно серьезно согласилась:
– Ну да...
– Научный диспут? – мягко поинтересовались рядом.
Мэттью, как всегда, подкрался неслышно. Мартин шел следом.
– Погружение в тайны космоса, – кивнул Генри, выдыхая дым.
– Алекс Нортхейм – Дискавери, которое всегда с тобой, – добродушно хмыкнул Мэтт.
– Про звездные системы рассказывала? – спросил Мартин, созерцая рисунок под ногами.
– Я хотела про геометрию, но Генри отказался.
– Про геометрию посуше, – кивнул Мартин. – Без блеска и пафоса.
Они вышли на залитую фонарным светом улицу. Мартин выудил из кармана телефон и принялся набирать номер.
– Вызову нам такси, – сказал он. – Пора в отель и спать. А то, боюсь, так и до геометрии дойдет. Вы какие-то все сегодня... общительные.
– Я, между прочим, самое пафосное опустила, – заметила Алекс. – Про слияние звезд, например, и образование одиночного суперплотного объекта с двумя ядрами.
– Я всегда знал, что Алекс после двух часов ночи опасна, – Мэтт запахнул пальто.
Мартин отошел на пару шагов, диктуя кому-то адрес.
– Слияние звезд? – переспросил Генри. – В одну?
– В одну с двумя ядрами, – подтвердила Алекс.
– И если такая Алекс укусит другого человека, другой человек сразу начнет разбираться в философии постмодернизма, символике Библии и астрофизике, – продолжал Мэтт.
– Будет через три минуты, – сообщил Мартин. – Все-таки они не все тут вымерли.
Потом он запрокинул голову и посмотрел куда-то вглубь темно-бордового неба.
– Куплю телескоп, – мечтательно проговорил он. – После тура. Буду рассматривать кольца Сатурна.
– Ты все-таки упоротый псих, – констатировал Мэтт с нежностью.
Докурив сигарету до фильтра, Генри затушил ее и выбросил в мусорный бак.

Иллюстрации.