С юных лет я питаю естественное уважение к благородным вещам, придающим земному существованию некий колдовской привкус, таким, как вино, табак, книги и английские кресла. Но если вино и табак после употребления покидают эту шарообразную юдоль скорби, а использование английских кресел представляется мне бесконечным, как моя рассеянность, то с книгами дело обстоит сложнее. Поставив прочитанную книгу на полку, я беспечно перепоручаю ее заботе Господа.
Однако раз в год под влиянием величественного вида вздымающихся к потолку стеллажей меня охватывает неистовое желание привести в порядок домашнюю библиотеку. Я ломлюсь в этот девственный лес, полный бурелома, перегноя и опавших листьев, как Тезей в лабиринт Дедала, не заботясь о белизне своей рубашки. В благородном порыве я извлекаю с полок все свои фолианты, сооружаю на полу баррикаду, за которой в случае войны мог бы укрыться полк, сажусь в эпицентр книжной бури и начинаю, разумеется, читать. Через пару дней на меня снисходит осознание того, что мир утерян, а я похоронен под книжной лавиной. В праведном стремлении к порядку я делаю последнюю попытку рассортировать книги по тематике и алфавиту, тем самым смешивая их пуще прежнего. Когда хаос в голове и квартире подходит к критической черте, я расставляю книги по стеллажам как придется и успокаиваюсь на ближайший год.
Человек возвращается к живущему и умирающему, книги тем временем продолжают вести свое полупризрачное сущестование в ожидании нового читателя.