На одной из множества остановок Партизанского проспекта в троллейбус взобрался аскетического вида господин, высохший до того, что напоминал колбасу салями годичной давности, с бровями, густыми, как усы отставного кавалериста и взглядом, тяжелым, как упавшая на ногу кувалда. Темные веки господина были устало прикрыты, волосы свисали по обеим сторонам лица унылыми черными сосульками. Весь его силуэт, высокий, тонкий и немного скрюченный в верхней части, напоминал фонарный столб.
Вскоре у этого в высшей степени характерного персонажа, за которым я максимально неприметно, но восхищенно наблюдал, противно, телефонным звонком из кабинета Берии, заверещал мобильный. Господин вытащил аппарат из кармана и приложил к уху.
- Да, здавствуйте, - сказал он с легкой хрипотцой русского Шерлока Холмса Василия Ливанова. - Вы поглядите, что понастроили. Опять эти столбы на каждом шагу. Откуда эта страсть к деформированным столбам у современных скульпторов? К тому же, у нынешней молодежи, склонной к распущенности, они вызывают неуместные ассоциации. Да, пан Збигнев, как из соседней комнаты. В Варшаве-то как? Не перегрелись, милейший?