Марик сидел на подоконнике на пятом этаже журфака БГУ и смотрел вниз, на проезжающий по улице Москвоской бело-голубой троллейбус, вздрагивающий и недовольно шевелящий рогами в предчувствии грозы. Лицо Марика, худое и нервное, как у многих выходцев из вымирающих от бесконечных инцестов чистокровных польских фамилий, выражало смирение и скорбь, что в сочетании с новеньким серым костюмом, который он надевал только на экзамены, смутно отдавало агентством ритуальных услуг.
Если вы думаете, что Марик своим серым костюмом и не менее серой физиономией выражал уважение профессорскому составу нашего университета, то вы не знаете Марика. Этот аристократ до кончиков музыкальных пальцев способен испытывать столь душераздирающее уважение только к себе. И именно поэтому всякий раз перед экзаменом он одевается с иголочки, тщательно причесывает свои черные патлы и с рыцарской самоотверженностью придает лицу насыщенный пепельный оттенок - в преддверии собственных похорон. Он не сомневается, что в случае провала незамедлительно отчалит в мир иной, и считает необходимым быть готовым к подобному печальному исходу. Не удивлюсь, если наши с Майей скромные деловые костюмы он искренне принимает за дань уважения его нескромной персоне.
Мы с Майей выбрались из аудитории, где древний монстр в юбке пытался выпытать у нас историю Речи Посполитой, и подошли товарищу, застывшему у окна надгробной статуей, гипнотизирующей взглядом троллейбус. Майя с победоносной улыбкой Афины Паллады на устах лукаво вопросила:
- Ну что, сдал?
- Не знаю как я, а нервы у меня точно сдали, - невесело ответил Мариуш, продолжая созерцать довольно убогий ландшафт улицы Московской.
- Советую избрать другой способ, - заметил я, удостоив кишащую автомобилями проезжую часть своим вниманием. – Высоко. Прическу испортишь, испачкаешься, грязь разведешь. Лучше ядом.
Марик наконец оторвался от завораживающих своим однообразием видов Минска и одарил меня пренебрежительным взглядом. Я пожал плечами и принялся рыться в сумке в поисках шоколада.
- Майя, - вдруг сказал Марик, - выходи за меня.
- О, спятил, - жизнерадостно констатировала Майя. - Я знала, что этим кончится. У нас в прошлом году девушка помешалась, филологический факультет, Рэми, помнишь, светленькая такая, бледная, еще Мильтона в оригинале читала, а после и декламировала.
- Только она потому помешалась, что ее мозг не выдержал обилия подаваемой информации, степени ее жирности и калорийности, - вставил я. - Что до мозга Марика, тот этот, напротив, от голода издох. Что ж, каждому свое.
- Я, конечно, немного подавлен этим массовым психозом под названием сессия, - сказал Марик как-то уж больно уступчиво для Марика. - Но сейчас я сидел там, в аудитории, над своим билетом, и понял вдруг, кого мне напоминает наша Майя. Как я раньше не догадался... Майя, ведь ты – точная ее копия, а я так много думал об этом, так часто видел это во сне. Ты ведь помнишь знаменитую романтическую историю про Черную Панну, про запретную любовь, тайный брак, коронацию Барбары и ее скоропостижную смерть, и безутешность Жигимонта?
- Слушай, ты можешь по делу, мне от одного Рэми хватает всей этой изысканной мути, - она метнула в меня фирменным испепеляющим взглядом, которым мы в походах не раз разжигали костер, будто это я заразил Мариуша словесным недержанием. Мне что-то сегодня доставалось по всем фронтам по части взглядов.
- Хорошо... - вздохнул Марик. - Я понял, что ты - реинкарнация Барбары Радзивил, а я - реинкарнация Жигимонта Второго Августа. Мы предназначены друг для друга. Ты прости, я ничего не могу поделать.
Мариуш только обреченно развел руками, не в силах сопротивляться велениям проказницы судьбы. Майя приложила пальчик к губам – она всегда так делала, когда погружалась в нелегкие философские раздумья.
- Это, конечно, самое романтическое предложение руки и сердца из всех возможных, - задумчиво проговорила она. – И я даже не могу опровергнуть сделанные тобой выводы. Но существует одна маленькая неувязочка.
- Какая? - Марик посмотрел на нее с надеждой. Бедняга, он совсем не хотел жениться.
- Ты не король, - Черная Панна хитро усмехнулась. - Так на кой черт мне выходить за тебя замуж?
Крыть было нечем. Марик впервые в жизни захотел жениться. А я ел шоколад и размышлял о том, что иные трагические любовные истории трагичны отнюдь не по вине обстоятельств. Они созданы для того, чтобы быть печальными и трогать сердца людей. В прошлый раз не вышло, ибо Жигимонт был король, в этот раз не вышло, ибо Жигимонт королем не был.