Вот только что, нагло прервав мой сон, позвонил Ивин, журналист и коллега, товарищ и соратник, в добавок одержимый довольно распространенной идеей написать философский роман, и заговорил о странном.
- Я пишу, - сказал Ивин, - только когда мне грустно. А сейчас у меня все в порядке. Поэтому я не могу писать. Это очень печально.
- Так используй, - сказал я сонно, борясь с желанием послать Ивина ко всем чертям и зарядить его таким образом отрицательными эмоциями.
- Я не могу, - сказал Ивин с тоской. - Мне не грустно.
- По-моему ты только что сказал, что тебе грустно, - возразил я.
- Нет, - твердо сказал Ивин. - Мне не грустно. И это печально. Я не могу писать в таком состоянии.
- Так тебе грустно или нет? - на всякий случай уточнил я, слегка сбитый с толку тоном собеседника и беспрестанным "печально".
- Нет, не грустно, - стал раздражаться Ивин.
- Это плохо, - посочувствовал я.
- Да...
По восхитительной гамме интонаций, заключенных в этом коротком "да", я понял, что Ивин сейчас заплачет. И тут он сказал с надрывом:
- Спасибо, старик, ты очень помог. Я пойду писать.
И повесил трубку. В этот момент я понял, что больше не хочу спать. Мне стало весело, и по этому поводу я решил зафиксировать случай с Ивиным. Авось когда-нибудь напишет философский роман. Я тогда напишу его биографию.