Вечер пятницы был прекрасен тем, что за ним следовала суббота.
Парадоксально, но хлопотность, рутинность и неприветливость предстоящей субботы оказалась неспособна разрушить даруемого ею умиротворения. На шестой день Господь создал человека. Видимо, именно поэтому шестой день чаще других дает человеку возможность почувствовать себя представителем своего вида. Во все прочие дни отличие от ломовой лошади может показаться незначительным.
Воскресенье омрачено призраком предстоящей рабочей недели, нависающим над человечеством подобно дамоклову мечу. Мысль о притаившихся за углом заботах подтачивает, как древесный жук (который в данный момент жует мои книжные стеллажи, похрустывая и отплевывая стружку). В воскресенье будильник тикает зловеще, щетинится стрелками и набирается мрачной решимости задребезжать пожарной сигнализацией, не дожидаясь рассвета. Даже по светлому челу субботы пробегает порой зыбкая тень грядущего. Но вечер пятницы не омрачен ничем.
Поэтому нет ничего более естественного, чем желание его продлить. У меня, человека рассеянного и не наблюдающего часов, вечер пятницы обыкновенно заканчивается субботним утром. Начинается он с пунша и книги как можно более бессмысленной, развлекательной, юмористической. Около полуночи под влиянием согревающего пунша я становлюсь коммуникабельнее обычного и перестаю довольствоваться монологом избранного автора. Я обращаюсь к соседской спиритистке мадам Елене с просьбой вызвать мне дух Оскара Уайльда, рассчитывая побеседовать если не с Принцем Парадоксом, то с самой леди, обладающей мышлением исключительно парадоксальным. И каждый раз с железной неотвратимостью получаю ответ: "Погодите, молодой человек, у меня Бонапарт".
Не устаю задаваться вопросом, что же такое Бонапарт - пятничный кавалер мадам Елены или заболевание нервного свойства, обостряющееся еженедельно. Пока у меня мигрень, у иных Бонапарт, что может быть прекраснее.